Кто сеет ветер
Шрифт:
В тот же день поздно вечером барон Окура, вернувшись из клуба Кейцай, где воротилы японской промышленности и финансов решали в своем интимном кругу судьбы страны, застал у себя на квартире узколицего гвардейского капитана. Служанка принесла наверх ужин и затопила камин. Капитан рассказал о своем выступлении перед новобранцами.
— Это неплохо, — одобрил его барон. — Пропаганда наших идей в народ необходима. Армия пополняется из деревни. Но мы слишком много говорим и мало делаем. Это опасно. Массы ждут действий. Коммунисты, с их идеями интернационализма и героизма, оказывают гораздо большее влияние на настроение и
— Кого же винить в этом? — сказал гвардеец. — Разве мы не готовы выполнить нашу миссию по очистке Японии от предателей?…
Барон Окура надрезал десертным ножом кожуру апельсина и некоторое время молча жевал красноватые ломтики, запивая их маленькими глотками вина. Лицо его было спокойно и неподвижно.
— В великих делах излишняя спешка может погубить все, — сказал он, не глядя на собеседника. — Нельзя забывать, что Япония имеет ближайшим соседом могущественнейшую державу; идеалы и цели которой в корне расходятся с нашими. Необходимо и важно, чтобы внешняя политика нашего государства не потерпела ущерба от необдуманных действий внутри страны. Наживать себе врагов со всех сторон неразумно. Японии одной будет трудно: внешне Япония может быть и сильна, но внутри очень ненадежная обстановка.
— Именно потому и надо спешить, — возразил капитан. — Зная цели противников, легко предупредить их намерения. Для этого прежде всего необходимо убрать ненавистных армии министров, установить контроль над печатью, подготовить законы и указы, которые придется издать в военное время. Коммунисты должны быть истреблены поголовно. Если это не будет сделано, Япония окажется в весьма затруднительном положении в международной борьбе.
Барон перестал пить вино и сидел в позе буддийского идола с опущенными на колени руками и прямо поднятой головой, бесстрастно смотря в одну точку. Слова капитана, в которых таился тщательно спрятанный страх перед народными массами, были ему понятны.
— Действовать надо быстро и со всей смелостью, — самоуверенно продолжал гвардеец, подхватывая костяными палочками мелко нарезанные куски ветчины и рыбы. — Мы сможем легко захватить Бейпин и Шанхай, а также создать по примеру Манчжоу-Го самостоятельное Сибирское государство. Тогда перед нами откроются широкие пути для блестящего завершения исторической миссии, возложенной на нас свыше…
Барон Окура молча налил в оба бокала вина и, задержав свой против лампы, медленно повернул в руке, любуясь игрой света в рубиновой жидкости и гранях хрусталя.
— Твоя готовность жертвовать жизнью всегда вызывала во мне восхищение. — Он выпил вино и добавил: — Но много ли в гвардии таких людей?
— Немало, — сказал капитан. — И, помимо того, нас поддержит вся армия.
Наступило молчание. Каждый обдумывал что-то свое. Гвардеец сидел в независимой позе, демонстративно куря свою дешевую папиросу, хотя около вазы с фруктами стоял ящик гаванских сигар, раскрытых специально для гостя. Равные по происхождению, оба аристократа были далеко неравны по своему положению в обществе и богатству. Барон Окура мог легко тратить на свои прихоти сотни тысяч, в то время как капитан, имея семью в пять человек, должен был жить исключительно на свое скудное офицерское жалованье, не превышавшее двухсот иен в месяц. Его фанатический патриотизм не позволял ему быть недовольным божественной властью тэнно, но зато он глубоко ненавидел многочисленных выскочек из торгового класса и их ставленников-министров, которых он почему-то считал ответственными за свои личные неудачи. Он не хотел и боялся революции, но готов был рискнуть очень многим, лишь бы попасть на поверхность несущейся мимо него блестящей и сытой жизни людей, подобных барону Окуре.
— С внутренними дрязгами надо покончить и двинуть войска на Бейпин, — продолжал капитан после короткого молчания, притушив о поднос окурок. — Если теперь же не произойдет любовного слияния двух начал великой желтой расы: мужского начала — японского и женского — китайского, то Япония окажется в очень большой опасности. Может возникнуть контакт между красным Китаем и красной Россией. Мы должны предупредить их сближение. Военный союз с Германией даст нам возможность взять в свои руки Китай и стереть с карты Азии русских.
Барон Окура, зажав рукой подбородок, внимательно оглядел гвардейца.
— В дальнейшем все это, конечно, желательно и неизбежно, — ответил он хладнокровно, — но сейчас союз с Германией нам нужен для того, чтобы русские не посмели напасть на нас, когда мы будем продвигаться в Китае. Пока у нас недостаточно военных ресурсов, дразнить советского медведя в его берлоге не следует. Советские самолеты свой путь от Владивостока до Токио могут проделать всего в три часа.
— Надо крепить оборону, — возразил капитан. — Мы должны выполнить программу вооружений, хотя бы весь японский народ был посажен на хлеб и воду.
Барон засмеялся, наклонив по-птичьи набок голову и в то же время не переставая следить за лицом собеседника.
— Аа-а… Это зависит не от тебя и меня, — произнес он с иронией. — Министр финансов считает, что армия должна призадуматься над положением, в котором находится страна. Он говорит, что если военные будут несправедливы в своих финансовых требованиях, то потеряют доверие нации.
— Такахаси — старый либерал и хитрец. Я бы очень хотел помочь ему совершить путь к смерти, как это сделали недавно наши друзья по отношению к министрам Хамагучи, Иноуэ и Инукаи или майор Айдзава по отношению к генералу Нагата.
— Вот как!.. В вашем полку не осуждают поступок майора Айдзава? — спросил барон, ломая Нервным движением пальцев ножку бокала.
— Каждый из нас готов совершить то же самое, — ответил капитан без малейшего колебания. — Генерал-лейтенант Нагата мешал национальному возрождению, стоял между армией и императором. Уничтожив эту зловредную силу, майор Айдзава только выполнил волю небес. Как патриот, он не мог поступить иначе.
— Значит, ты полагаешь, что существует нечто высшее, чем закон? — сказал барон Окура еще спокойнее и тише, звякнув обломками хрусталя о поднос.
Капитан порывисто чиркнул спичкой и закурил новую папиросу.
— Конечно! Разве можно сказать, почему весной распускаются сливовые деревья? Над ними не властны людские законы. Никто не заставит их открыть лепестки. Они подчиняются лишь природе… И все же, когда приходит время цветения, они все распускаются одинаково — на горных склонах, в долинах или в садах. Майора Айдзава можно сравнить со сливовой ветвью, которая начала распускаться. Вслед за ним, я убежден, начнут действовать и другие военные патриоты. Огромное большинство офицеров твердо решило изгнать посторонние влияния из армии.