Кто сказал: "Война"?

Ларионов Владимир

После поединка Гайяри наскоро ополоснулся в фонтане для мытья, переоделся, набросил шерстяной плащ и уже хотел забрать своего коня, чтобы отправиться домой, когда увидел отца. Славнейший Геленн Вейз поджидал у входа в конюшни, держа под уздцы и свою, и его лошадь тоже.

— Надо поговорить, — сказал он, передавая повод.

От арены они свернули к центральной площади, сверкающей, как колотый сахар. Соседние здания — Форум, театр, городской архив и библиотека — облицованные белым мрамором и палево-розоватым ракушечником, отражали солнечные лучи, заполняя все вокруг ослепительным сиянием. И только в самом дальнем конце грозовыми тучами нависали

гранитные своды семинарии и базальтовая глыба святилища, такая древняя, что, казалось, видела самих Творящих. Посередине площади вокруг каскада из двух больших и шести малых фонтанов благоухал вечноцветущий сад. Устроенный еще в те времена, когда пресная вода была главной драгоценностью этих мест, окруженный плеском ручьев и звоном струй, он пережил море и пустыню, не погиб во время великого потрясения тверди и непрерывно цвел вот уже восемь сотен лет. Одни растения сменялись другими, садовники, что ухаживали за ними, приходили, старились и умирали, но сам сад был все так же юн и красив. Сейчас он утопал в прозрачной пене молодой лиственичной хвои и цветущего миндаля, манил ковром нарциссов, гиацинтов и крокусов.

Стоило отцу и сыну выехать на площадь — та взорвалась криками. Горожане, особенно праздная молодежь, спешили приветствовать своего любимца: они свистели, визжали и топали, юноши махали руками, девушки бросали цветы. Гайяри тоже радостно вскинул руки, а потом, не в силах устоять перед искушением, проскакал вокруг фонтанов, распугивая голубей и бродячих кошек. У самого выхода с площади девочка лет двенадцати с растрепанной косой протянула венок из миндальных веток с вставленными среди них желтыми нарциссами, перевязанный такой же ярко-желтой ленточкой, вынутой из косы. Гайяри придержал коня, склонился за венком и звонко чмокнул девичью щеку. Девчонка залилась краской. Он подмигнул, а потом взгромоздил на голову тонкие веточки, усыпанные розовыми цветами, и ускакал догонять отца.

Когда поравнялся и пристроился стремя-в-стремя, Геленн Вейз, не поворачивая головы, спросил:

— Рисуешься?

Отвечать было нечего, Гайяри только дернул плечом.

— Ты хорошо сражался, — продолжил отец, — красиво, благородно, молодец. Я горжусь тобой.

Может, и правда гордился, только сказано это было как-то слишком насмешливо. Стоило уточнить.

— Но?..

— Но ты слишком легко побеждаешь.

Легко? Он сам бы так не сказал. Этот ласатрин чуть было не прикончил его сегодня.

— Ты был там? — Гайяри посмотрел отцу в глаза. — Видел?

— Я почти всегда смотрю, — Геленн удивленно приподнял брови. — Ты не знал?

Он не знал. Хотел этого, надеялся, но… считал маловероятным, оттого даже не спрашивал. В самом деле, с чего бы стяжателю Орбинской республики глазеть на поединки? Грубая сила никогда его не интересовала.

— А раз смотришь, должен был видеть, что ничего легкого там не было.

— Победить обученного бойца вдвое старше и крупнее себя — это легко, подчинить его, даже не оцарапав — это очень легко, сын. Безответственно, опасно легко. Не прикидывайся, будто не понимаешь, о чем я говорю.

Еще бы, не понимать. Старая песня: не делай того, что получается, не стремись к тому, чего хочется — не буди дар, держись подальше от магии! А если ему нравилось? Если только так — собственными руками заставляя этих неотесанных медведей, этих твердолобых быков признавать его силу и власть над собой — он был счастлив? Держаться подальше от счастья?

Они ехали по одной из главных улиц Орбина, широкой и прямой, выходящей на Пряный путь — знаменитый торговый тракт, прорезающий насквозь Поднебесные горы и соединяющий север и юг материка. Собственно, она и была Пряным путем, самым его началом. Стрела Диатрена, так ее называли. По хроникам Диатрен Объединитель, один из последних истинных магов, рожденный еще до Потрясения, проложил ее, пустив из лука всего одну зачарованную стрелу. И такими же стрелами пробил потом сквозь горы Пряный путь. Диатрен Объединитель, Диатрен Вейз был их родоначальником. Уж он-то наверняка делал то, к чему звала душа, а не бегал трусливо от своего дара. Поэтому его наследие кормит и возвеличивает потомков вот уже шесть сотен лет.

Гайяри тряхнул головой, прогоняя крамольные мысли. Один из нарциссов выпал из венка и зацепился за гриву лошади, желтым лоскутом повис среди серых волос.

— Гайи, ты мой наследник. Пройдет не так много времени, и тебе достанется место в форуме и все это, — Геленн кивнул на уходящую в горизонт дорогу. — Управлять Пряным путем — вот истинная власть, которой хватит на десяток таких, как ты, мальчишек… но ты же помнишь: маги не правят, маги не могут владеть и наследовать, маги служат людям, только служат — и больше ничего. Это закон, освященный Творящими со времен Потрясения, он нерушим. А я не хочу, чтобы мой первенец служил кому бы то ни было. Понял?

— Но я не практикую магию и не призываю дар сверх того, что приходит само, почти незаметно: обостренные чувства, сила, удача… и этого хватает — мои враги подчиняются. Не веришь?

— Я верю тому, что вижу. А вижу то же самое, что и весь Орбин. Надеюсь, в Серый замок ты не рвешься?

Зачем бы боги дали ему способности, которые нельзя использовать? Это было как-то глупо и неправильно. Но отцу такого не скажешь, блюстителям — тем более, а в замок к магам, и правда, как-то не тянуло. О магах бродили разные слухи, все больше о том, что попавшие к ним полностью теряют право решать за себя и выбирать судьбу самостоятельно. Может, и вранье, но пусть уж это кто-нибудь другой на себе проверит.

Геленн помолчал, ожидая ответа. Не дождался и продолжил сам:

— Ты разумный юноша, Гайи. Надеюсь, поразмыслишь и сам поймешь, что я прав. Но я хотел поговорить о другом — мне нужна твоя помощь.

— Моя? В чем?

Раньше отец помощи не просил, да и вообще о своих делах многого не рассказывал.

— В Форуме зреют серьезные разногласия: вещатель Орс давно говорит, что умгары объединяют племена, что они хотят Пряный путь с рудниками предгорья и не отступятся, пока не получат, а мы, мол, завышаем цены на металлы и требуем непосильные торговые пошлины.

Гайяри слушал внимательно. Нечасто отец рассказывал о делах Форума и еще реже делился сомнениями и сложностями, а это было интересно. Значит, вещатель Орс и отец враждуют… а Салема, его маленькая сестренка-близнец, без памяти влюблена в сына вещателя. Нарайн Орс, конечно, простофиля и чистоплюй, но Сали, кажется, ему тоже дорога. Гайяри давно знал это: сестра ему доверяла, а вот родителям — вряд ли.

— …он утверждает, что если мы не изменим подходов, война с Умгарией неизбежна, — продолжал отец. — Предлагает, пока не поздно, определиться с преемлимыми уступками и начать переговоры.

— Война с Умгарией? Чушь.

Гайяри мог ошибаться в политических оценках, но в возможностях умгарских бойцов он разбирался, ведь он имел дело с лучшими. Берготам или ласатринам ни один умгар даже доспехи чистить не годился.

— Умгары к скоту ближе, чем к людям — они не посмеют.

— Сын, не будь наивным. Форумские игры и действительность — не всегда одно и то же. Но если даже Орс не лжет и не заблуждается — все равно. Пряный путь и предгорья не только наше родовое достояние — это стратегическое достояние республики. Пока Поднебесье под моей протекцией, ни один дикарь туда носа не сунет.