Кто сказал: "Война"?
Шрифт:
Из затеи с воинским искусством так бы ничего и не вышло, если бы не один случай.
Прошло около года с тех пор, как Ияд поселился в доме Вейзов, когда в предгорьях Поднебесья пробудились демоны. Сначала горы трясло, но это никого не пугало — Поднебесье часто трясет, а в глубине гор, как говорят купцы, каждый год одолевающие с караванами Пряный путь, демоны вообще никогда не засыпают. Но когда один за другим обрушились четыре штрека на Алых Соснах, крупнейшем медном прииске, и еще в нескольких горных выработках были замечены трещины, Геленну Вейзу пришлось обратиться за помощью к магам.
Детям, конечно же, ничего не рассказывали,
Близнецы, как и все домашние, вышли встречать гостей. Посланцев ордена было четверо. Двое молодых мужчин жуткого дикарского вида с длинными косами и нитями бус на шее, увешанных оружием. В то время Салема не знала, как выглядят хранители, и понятия не имела, что именно они решают, кому из первородных не место среди людей и забирают в Серый замок. Поэтому глянула на них и тут же отвернулась. Гораздо больше ее заинтересовала женщина в лиловой мантии магистра, пожилая, но вовсе не такая старуха, как о ней шептались на кухне; и особенно — темноволосый мальчик немного старше Салемы, весь в белом, словно породистый гусь. Мальчик был красивым, с гордой осанкой, тонкими чертами лица и выразительными черными глазами. Когда он проходил мимо, она улыбнулась в надежде если не подружиться, то хотя бы познакомиться. Но мальчишка только заносчиво вздернул нос — настоящий гусь. Потом взрослые ушли на половину отца говорить о делах, а близнецов, как обычно, забрали на уроки.
Однако Салема все еще сгорала от любопытства и, едва дождавшись вечера, стала уговаривать Гайи пробраться в гостевой домик посмотреть на магов. Братишке, как всегда после занятий с мастером Иядом, измученному до полусмерти, ничего такого не хотелось, только поскорее завалиться в постель. Лишь когда Салема пригрозила, что пойдет одна и уж тогда ни за что не расскажет ему, что видела, он тоже решил пойти.
В гостевом домике было тихо. Только у входа прямо на земле сидел один из жутковатых охранников колдуньи и потихоньку наигрывал на свирели. Он ничего не сказал, просто проводил взглядом, но так, что сердце сразу обвалилось в живот и застряло. Салема хотела сбежать, но брат не позволил — потянул за угол дома. Он не смотрел на охранника, зато уже заметил мальчишку, того самого, темноволосого в белых одежках. Мальчик крутил в руках короткую палку, видимо, упражнялся. И получалось у него здорово: палка свистела на взмахах, а вращалась так, что и не разглядеть.
Несколько мгновений близнецы просто смотрели, потом Гайи сказал:
— Я тоже так умею, подумаешь…
На что мальчишка почему-то рассердился.
— Ну, иди сюда, — он прищурился и ухмыльнулся. — Вон, видишь, вторая палка. Бери, раз умеешь.
Не успел Гайи поднять палку, как мальчишка резко взмахнул рукой и ударил воздух. Брат рухнул на спину, но тут же собрался, вскочил и развернулся к противнику. Он уже готов был напасть, но опять опоздал: чужой мальчик развернул свою палку и ткнул в землю, припечатав сверху второй ладонью. Гайи опять свалился, теперь вперед, вывернув руку и чуть не расшибив лицо. Второй раз он поднимался неуверенно, кривясь от боли. Но как только выпрямился — снова упал. Казалось, ноги его совсем не держат.
— Ты даже подойти ко мне не сможешь, златокудрый сопляк, — мальчишка скорчил рожу и засмеялся.
Но братец никогда не был тем, с кого легко сбить спесь, он, опираясь на палку, поднялся снова. И тут же снова упал, сбитый словно ударом в грудь, закашлялся и всерьез разозлился — из носа потекла кровь.
Сначала Салема так растерялась, что могла только смотреть, не понимая, что же ей делать? Но вид крови на лице брата быстро привел в чувство. Она подскочила к чужаку и зашипела:
— Что это ты творишь? Еще тронешь брата — глаза выдеру! Понял?
Но мальчишки, оба в один голос, закричали:
— Уйди!
— Я — вершитель, — добавил Гайи, — а он — грязный уродский дикарь. Я все равно сильнее, и размажу его по стенке.
Он снова встал и снова упал на колени, зажимая живот. Из глаз брызнули слезы. Салема тоже была готова разреветься. Ей хотелось немедленно бежать к отцу, к мастеру Ияду, да хоть к матери или тетке Рахмини, к кому угодно, кто сможет остановить все это. Только она не решалась, ведь родители велели гостей не беспокоить. Да и брат не простит предательства. С самых ранних лет между ними был уговор: взрослым тайны не рассказывать.
— Ты вершитель и трус! А я — маг. — Теперь, чувствуя свою полную безнаказанность, мальчишка смеялся в голос. — Ты мог бы меня размазать, но никогда не посмеешь — кишка тонка.
Салема, наверное, все же выдрала бы ему глаза. И волосы. И нос бы расквасила. Если бы не вмешался тот самый жуткий охранник со свирелью. Он появился как-то сразу: вот его еще нет, только звуки дудочки доносятся с той стороны дома — а вот он уже перехватил палку вредного мальчишки.
— Стыдись, Датрис, — Сказал он. — Как ты посмел поднять руку на необученного?
— А что я сделал? — Фыркнул мальчишка и дернул плечом, освобождаясь. — Он же златокудрый, вершитель! Сам так сказал.
— Вершитель, — кивнул охранник, — только ничего не умеет. Иди в дом, Датрис, или мне позвать магистра Майялу?
Мальчишка еще раз презрительно фыркнул, но послушался.
— Да не завидуй — нечему тут, — добавил вдогонку охранник и подошел к Гайи, помог ему подняться, осторожно вытер кровоточащий нос. Сначала он глянул на ладонь, принюхался и даже лизнул кровавый след, а потом присел, снизу вверх посмотрел в глаза и долго что-то там изучал. Братишка замер на месте, как примороженный, и даже рот открыл. После него настала очередь Салемы — и она тоже застыла. Страшные раскосые глаза охранника раздевали до костей, выворачивали душу, вытряхивали все сокровенные тайны… Салема не понимала, что происходит, почему и зачем это нужно, но знала: вряд ли когда-нибудь сможет забыть.
Изучив их обоих, странный парень поднялся и заговорил с братом совсем нестрашно, даже ласково:
— Тебе сейчас очень больно, но это пройдет. Вытерпишь?
Если черноволосый мальчишка, хоть и явно орбинитом не был, говорил по-орбински чисто, то речь охранника, такую же странную и чужую, как он сам, разобрать было трудно. Смысл сказанного скорее угадывался, возникал сразу, чем складывался из отдельных звуков и слов.
Гайи шмыгнул носом и кивнул. Он уже не плакал и даже не злился — был спокоен, как будто понял для себя что-то новое, принял важное решение.