Кто сказал: "Война"?
Шрифт:
— Обеспечишь им достойный быт. И целителя, обязательно! Пусть осмотрит, — он подписал, притиснул печать и отдал распоряжение Даграи. — Выполняй, славнейший отец-блюститель. Завтра проверю.
*19*
Приговор суда был объявлен три дня назад.
В тот вечер Гайяри, дожидаясь избранника, показывал его сынишке основные удары коротким мечом, когда явился сам славнейший. Обычно он тут же прерывал игру и, выслушав болтовню сына обо всем, что случилось за день, отсылал его к няньке или к матери. Но в этот раз было иначе: славнейший
Айсинар не торопился начинать разговор, тогда Гайяри спросил сам:
— Что-то случилось, славнейший?
— Приятно было на вас смотреть, — он улыбнулся неожиданно ласково. — Двое мальчишек играют в войну, не имея о ней ни малейшего представления. Более мирного зрелища и представить нельзя.
Гайяри не считал себя «мирным зрелищем» и уж точно понимал в войне побольше многих, но спорить не стал. Славнейший Айсинар явно был чем-то озабочен, и эти заботы были важнее пустых споров.
— Смотри хоть каждый день, — Гайяри пожал плечами.
Айсинар задумчиво смотрел вдаль, и было непонятно, слушает ли. Но через некоторое время все же ответил:
— Каждый день… много ли их осталось, мирных дней?
— Так ты об этом?..
Неужели славнейший избранник и правда боится войны?! Сам Гайяри не боялся, он слишком хорошо знал: варвару не побить орбинита: дикарь — он дикарь и есть. Даже если не пользоваться даром, даже если убедить себя в том, что никакого дара нет — все равно. Не родилось еще такого племени, чтобы смогло завоевать Орбин с его оружием, с его укреплениями, с огромными богатствами в товарах и монетах, с обширными связями по всему миру. Да у чужаков ни сил, ни золота на это не хватит, не говоря уже про знания и смекалку.
— Не тревожься. Если будет война — мы победим. Мы всегда любого врага побеждали.
— Ты такой храбрый, Гайи, безрассудный. Суд вынес приговор, Озавира Орса казнят.
Так вот в чем дело! Казнят — и слава Творящим. Кто об этом пожалеет? Уж точно не Гайяри: Орса не будет и Орбин не унизится союзом с варварами; Салема наконец осознает, что Нарайн — не для нее, и сможет утешиться.
А славнейший Айсинар Лен перестанет сомневаться в своей правоте. Тому, кто поведет армию, нельзя сомневаться.
— Через три дня ровно в полдень я должен быть на казни, — продолжал Айсинар. — А ведь мы были почти друзьями когда-то. И после того поединка он поддержал меня и твоего отца — не хотел, чтобы тебя выслали. Ты знал?
Не знал, но какая разница? Сейчас важно было другое.
— В этот час я буду с тобой, славнейший.
Он, казалось, удивился, но и обрадовался тоже. Хотя ответил другое:
— Не надо, ты не должен, — теперь он смотрел как обычно: страстно, с вызовом. Немного высокомерно и зло, но так даже лучше. — Ты сейчас со мной, этого хватит.
Да, в тот вечер этого хватило. Но не сегодня — сегодня Гайяри точно знал, что ему нужно и где его место, поэтому собрался заранее, чтобы уйти сразу после завтрака без лишних объяснений.
Но объяснения начались прямо за столом:
— Геленн, подумай еще раз, — в голосе матери звенели слезы, — и пойми, что я права: девушке нечего смотреть на висельника. А уж я точно от такого зрелища слягу!
— Нет, Бьенна, даже не проси, вы едете со мной, — ответил отец. Он, напротив, был спокоен, даже благодушен и, наверное, лучился бы самодовольством, если бы не женские капризы.
Матушка осторожно кончиками пальцев стерла слезы и обиженно отвернулась.
Гайяри уже не первый день слышал споры родителей за закрытыми дверями. Сегодня он надеялся, что все давно выяснено и решено, а не стоило. Стоило уйти еще до завтрака, также тихо, как обычно.
— В этот раз вы все нужны мне рядом, — продолжал отец, — чтобы никто и никогда не посмел сказать, что основного обвинителя даже собственная семья не поддержала.
— Я поеду, — тихо сказала Салема.
Гайяри посмотрел на сестру. Она была бледна и почти ничего не ела, больше ковыряла едва надкушенное запеченное в тесте яблоко. Но повторила твердо:
— Я поеду с тобой, отец. Разреши вернуться к себе, чтобы собраться. Я уже сыта.
Отец кивнул и сразу же перевел взгляд на Гайяри.
— А ты, сын? Уже куда-то собрался?
Скрывать было бессмысленно, да Гайяри и не хотел. Он проводил взглядом сестру и ответил:
— Я тоже поеду, только не с тобой.
— С Айсинаром Леном, — он понимающе усмехнулся. — Не думал, что он нужен тебе больше, чем семья.
Казалось, Геленн Вейз смеется, но смеялся ли на самом деле? Или проверял, до какой степени сын готов ему подчиняться?
Гайяри мог бы объясниться: сказать, что дело вовсе не в семье, а только в них двоих: отце и сыне, которые вместе сделали все, чтобы сегодняшняя казнь состоялась. И славнейший Вейз может в полной мере насладиться триумфом — сейчас он силен как никогда. Семья — да, ему нужна семья, как оправа, как оплот его силы. И Гайяри тоже — почему бы силу и победу не удвоить?
Другое дело Айсинар. Славнейший избранник казнь вещателя почему-то победой не считает, и силой — тоже. Ему кажется, что без Орса его собственная позиция ослабнет. Так могло бы быть, только Гайяри ни за что этого не допустит.
Но стоило ли говорить все это отцу? Растолковывать, оправдываться? Славнейший Вейз сам все понимает лучше прочих. А захочет ли удержать сына в повиновении силой?.. Ну что ж, пусть попробует.
— Избавить страну от изменника, готового отдать чужакам наследие Диатрена, — сказал Гайяри, — было необходимо и для нашей семьи, и для всего Орбина. То, что ты, отец, сохранишь и наилучшим образом используешь все, что получит семья, я не сомневаюсь. А я попытаюсь не упустить то, что сплотит Орбин и усилит власть.