Кто сказал: "Война"?
Шрифт:
— Оли, отдай Рину его камень. Найдешь себе другой, на дворе их хватает.
И сразу узнал голос: славная Мирайя, жена мастера Фардаи… совсем не его мать!
Творящие, как он мог подумать, поверить?.. И так обмануться!
В носу внезапно нестерпимо защипало, слезы сами собой покатились из глаз. Мучительно захотелось свернуться в клубок, уткнуться в колени и дать волю своему горю.
Но нет, нельзя. Нарайн закусил угол одеяла так, что зубы заскрипели. Он уже не ребенок, жениться как-никак собирался… хорош же он будет, если начнет рыдать как сопляк, в чужом доме. Тихо, тихо… Нарайн сосредоточился на дыхании, постепенно разжимая зубы. Теперь только дрожь
Чтобы отвлечься от своих мыслей, он прислушался.
— … значит, уже сегодня? — продолжала славная Мирайя за дверью, понизив голос и обращаясь явно уже не к сыну. — Заберешь учеников, а этого мальчика, Орса, мне оставишь?
— Ты же видишь, какой он: едва на ногах стоит, — ответил из глубины дома Фардаи… Несколько шагов, он тоже приблизился к двери и заговорил тихо, почти шепотом: — Я бы взял с собой и его тоже, но, боюсь, не осилит дороги.
Подслушивать Нарайн не собирался, считал бесчестным по отношению к людям, которые его приютили. Надо было дать понять, что не спит, но в первый миг не вышло, а теперь… теперь он понял, что разговор идет о нем, а уж то, что думают про него в этом доме, следовало узнать. Плевать, хорошо это или нет, Нарайн беззвучно вылез из постели, незаметно приоткрыл дверь и прижался к щели ухом. — …а если донесут? — спросила Мирайя. — Как я одна с детьми?..
Голоса удалились, и теперь доносились откуда-то со стороны кухни, приходилось прислушиваться. Благо в доме все стихло. Видно, дети и правда убежали во двор.
— Не донесут. Его тут не знают. Мия, не выставлю же я его за дверь?
— Мне тоже очень жаль мальчишку, Даи. Но подумай сам: у нас ведь свои дети… — это последнее, что он услышал — потом кто-то из хозяев прикрыл дверь.
Нарайн уселся на полу, обхватив голову руками. От былого счастья не осталось и следа. Да было ли оно? Нет, конечно. Какое может быть счастье у беглеца, сына висельника? Приснилось, просто…
И ведь ничего не скажешь, славная Мирайя права: у нее свои дети, свое хозяйство и своя жизнь. Что с ними будет, если блюстители узнают, кого приютил мастер Кнар? За укрывательство преступника точно не наградят… хорош же будет сам Нарайн, если позволит единственным людям, предложившим помощь, жертвовать ради себя благополучием семьи.
Тем более что он-то все равно не может здесь оставаться: в звуках этого дома ему каждый миг будут мерещиться то боевой клич братишки, то смех сестры или ровный спокойный голос матери. А это не его дом! И никогда, никогда им не станет…
Решение созрело сразу и бесповоротно: он уйдет. Только дождется ночи — и ускользнет тихо, чтобы никто не заметил и не остановил.
Не успел он все как следует обдумать, как в коридоре снова послышались шаги, а потом стук и легкий толчок в спину. Нарайн подскочил с пола и повернулся. В дверь заглянул хозяин дома.
— Не спишь? Хорошо, — он улыбнулся и вошел в комнату. — Я как раз поговорить с тобой хотел. Давай присядем.
Мастер Фардаи первым сел на край кровати, Нарайн последовал его примеру. Вот сейчас скажет, что рад был помочь сыну друга, но пора и честь знать… думать так Нарайну было больно. Хотя с чего бы? Сам решил уйти, так все к лучшему: никого не придется обманывать и заставлять волноваться. Не ребенок же он, в самом деле, чтобы поверить, что в этом доме его беды примут как собственные.
— Пока ты спал, прибыл курьер со срочным вызовом, — начал Фардаи, — так что мне придется отправиться на рудники, сегодня же, сейчас… Жаль, конечно, мы даже толком не познакомились, но это работа — ничего не поделаешь. И ведь у нас еще будет время, когда вернусь?
Не выгнал. Жаркая волна ни то стыда, ни то признательности обожгла лицо. Нарайн только и смог, что коротко согласно кивнуть.
— Учеников я заберу, так что ты тут останешься за старшего. Осваивайся, будь как дома, — продолжал Фардаи. И вдруг стал серьезным: — Только на Плешь Висельника больше не ходи, незачем. Смерть необратима, нам остается это просто принять.
— Не могу принять. Так — не могу, — ответил Нарайн. Ладони сами собой сжались в кулаки.
Фардаи посмотрел удивленно — не ожидал. Нарайн и сам не ожидал, что начнет откровенничать. Но то ли от доброго отношения, то ли просто молчать больше сил не осталось, его вдруг прорвало:
— Отца подло предали. Орбин, который он любил больше жизни, предал его и бросил… И не только отца — всех нас, Орсов, предал, растоптал. И что, я должен это принять?! Принять то, что он там висит, как какая-нибудь конченная шваль?.. А потом его зароют в яме, как мусор! И я, его сын… я ничего не могу для него сделать, ни оплакать, ни проститься, ни даже вложить в руки кипарисовую ветвь… последний нищий не уходит из этого мира без погребальной ветки кипариса.
Все, о чем думал со дня казни, что много раз прокручивал в голове — выложил одним махом и замолчал. Больше ему сказать было нечего.
Фардаи тоже молчал, будто что-то обдумывал. Наконец снова заговорил:
— Хорошо, признаю. Сын не должен предавать отца, и похоронить Озавира — твое право. Я помогу тебе.
— Как?
Смеется он над ним что ли? Чем тут поможешь-то? Но мастер Кнар не смеялся, похоже, он и правда хотел Нарайну добра.
— Обещай, что больше на Плешь не пойдешь. Это опасно, Нар. Ты можешь погибнуть, а ради чего?
— Обещаю, — сказал Нарайн. Если так важно, он скажет все, что от него требуется. Лишь бы Фардаи в самом деле был на его стороне. — Чем вы можете мне помочь?
— Один молодчик из охраны Зверинца кое-чем мне обязан. Он распоряжается всем в тюремном дворе, казенные землекопы-могильщики тоже подчиняются ему. Спросишь ласатрина Улли Вёта, наймешься могильщиком, а будет артачиться — скажешь, что я просил. Тогда сможешь похоронить отца, сам.
*21*
Жизнь в Орбине кипит круглые сутки, не стихая даже самой глухой ночью. Но это там, в старом городе, где театр и библиотека, где вокруг рыночной площади сгрудились питейные заведения, харчевни и гостиницы. Улицы, ведущие к ним, всегда многолюдны: богатые орбинцы любят развлечения, и далеко не каждый выбирает театр… Но это все там… а тут, в ремесленных кварталах встают спозаранку, целыми днями работают и спать ложатся вместе с солнцем, чтобы успеть выспаться и завтра начать новый трудовой день.
Нарайн шел по пустынным переулкам, закинув на плечо свою торбу, изрядно растолстевшую от свернутого плаща. Ночью без плаща в одной хлопковой тунике было прохладно, но лучше так, чем вызвать подозрение у какого-нибудь случайного встречного, как сказала та девчонка, Илария. Он решил послушать ее совета.
Как только славный мастер Фардаи с подмастерьями снарядили повозку и отбыли в горы, Нарайн начал готовиться к побегу: как следует изучил дом, проверил, скрипят ли двери и можно ли в случае чего выбраться через окно, разобрался, какая из ближайших улиц ведет в старый город, а какая — к воротам за стену. Втихаря наведался в кладовую и прихватил там немного хлеба и сыра. Обворовывать своих благодетелей он не собирался: честно положил на полку три элу из оставшихся семи.