Кто соблазнит малых сих...
Шрифт:
Первым моим позывом было переписать этот счёт. А потом мне просто стало тошно. Просто и буквально -- меня вывернуло наизнанку, прямо на моего обездвиженного врага. Во мне осталось только холодное безразличие.
Эквиска умирала. В реальном времени. Я не видел этого -- не мог видеть, но ощущал всем своим нутром.
Я достал сигарету и, закурив, отвернулся к окну. Там, мерцая навигационными огнями, взбирался в небо пассажирский лайнер. Над красными отметинами высоток, над желтушным кострищем города, надо всеми нами, сплав металла и мяса всё никак не хотел признать,
Моя сигарета отвечала ему мерцающим красным.
Эквиска нисходила в забвение без какой-либо дополнительной атрибутики.
– - Ну что, давай, добей меня,-- прошипел за моей спиной пришедший в сознание Дим-Димыч.
Я промолчал. Там, за окном, пассажирский борт брал небеса штурмом и мне хотелось увидеть, чем закончится его дерзновение.
– - Чего молчишь? Давай! Я же сволочь! Я тварь,-- Дим-Димыч сорвался на рыдание,-- я ж тебя убить собирался... понимаешь? Убить!
Я затушил сигарету о подоконник. В двух ладонях от пепельницы. Я пересёк комнату, переступив через Дим-Димыча. Сел на разложенный диван.
– - Понимаю,-- ответил я, сглотнув колючий ком,--... понимаю. А ещё... ты ведь сам сказал, что не видел никого, кого бы зацепила Эквиска. А я видел. Я воевал с ними, боролся, говорил какие-то слова... и всё равно, Эквиска оказалась сильнее. Все эти генетические алгоритмы и люди, которых они приводили в движение. Я ведь не мог победить, правда, не мог?
Дим-Димыч рычал и катался по полу, силясь освободиться от пут.
– - Не мог...-- продолжил я,-- как это называется? Зафиксировать убытки? Пожалуй, это то, что я могу сейчас сделать. Ты скажи, за что ты сейчас переживаешь? Что я тебя прибью на радостях?
– - Мать твою... не томи. Хочешь добить -- добивай. Я ж тебя задушить хотел.
– - Ты хотел... я не хочу. И не могу. Ладно, чего тут врать? Наверное, хочу. Но всё равно не могу. Не умею на тебя злиться. Я честно хочу... но мне нечем.
– - Ладно тебе,-- он извивается, но поливинилхлорид сжимает свою хватку и силы вскоре покидают его,-- Я бы тебя задушил, ты же это знаешь.
– - Знаю...,-- я закуриваю вторую сигарету. Слишком рано, по моим меркам, но мне надо чем-то занять свои руки,-- знаю...
Искры гаснут в воздухе, так и не долетев до ковра. Я вдруг понимаю, что случись в квартире пожар -- у меня нет уверенности, вынес ли бы я Дим-Димыча, или оставил гореть заживо. Но пожара не случается.
– -... а ещё я знаю, что тебя будут искать... ну, не тебя, конечно, Эквиску. Рано или поздно. Пойдут по следам всех этих сект и учений, и платежей, и на конце будешь ты. Конечно, они найдут и Ольгу, и меня... но мы все давно отошли от дел, правда. И даже я тут ни при чём. Ты ведь подготовился... не мог не подготовиться...
Я осмотрел комнату и подошёл к лежащей на полу небольшой коробочке, ощетинившейся антеннами.
– - Это ведь фемтосота, правда? Меня здесь никогда не было, потому что ты планировал меня убить.
Я вытащил аккумулятор из своего телефона.
– - Меня здесь не было. Я проезжал мимо, проходил мимо -- в радиусе пары километров, всякое могло случиться. А за тобой придут. Ты будешь рассказывать им всякие интересные технические хитрости, но понимаешь в чём прикол? Там будут такие же хитрые ребята, даже хитрее, и целая свора злых дяденек, которые любят и умеют общаться с умниками вроде тебя. А меня здесь не было. Ты сам, своими руками сделал так, чтобы меня здесь не было.
Дим-Димыч рычал и ронял вспененные брызги слюны на ковёр.
– - Прощай,-- я накинул куртку на плечи,-- Хэппи-энд. Все умерли.
От ближайшего проспекта меня отделяло пять минут хода. И когда я повернул за угол, то увидел первого свидетеля падения Эквиски. Мужчина чуть за сорок, с залысиной и первыми седеющими волосами, одетый едва по погоде -- в осенний плащ, завёрнутый вокруг спортивного костюма. На его ногах были коричневые кожаные тапки. В руках он держал зажжённую свечу, около которой свисала обёрнутая несколько раз бечева с ключом.
– - Прости, Катенька, прости... прости... прости, Катенька...-- шептал он, прикрывая дрожащее пламя от осеннего ветра.
Следующим встречным оказался парень, старшеклассник или студент, и опять в его руках были свеча и ключ с витиеватой бороздой, оставленной промышленным лазером. Он шёл молча, только его бледные, вытянувшиеся в тонкую линию губы дрожали.
Чуть позади шагала дородная домохозяйка. Она несла декоративную витую свечу и крохотный ключик -- не то от почтового ящика, не то от шкатулки. Она молилась, заверяя небеса, что ни домовой, ни пущевик не тронут её. Но в глазах её гнездился испуг и она несла свою свечу, охраняя её пухлой ладошкой, словно в трепещущем язычке пламени заключалась её жизнь.
Холодный воздух первых дней декабря проник сквозь мою одежду. Я знал, чему были посвящены эти ключи и свечи.
То была наша горькая шутка. Что-то, чего не должно было случиться никогда. Прощальное пасхальное яйцо от разработчиков.
А потом я поднял взгляд в глубину проспекта. И воздух вокруг меня остыл до отметки абсолютного нуля.
Их были сотни, выходящих из переулков и переходов, со свечами в руках, с ключами на цепочках и верёвочках, всех возрастов и полов.
Небо провисшее на крышах высоток источало снег и белые хлопья неторопливо кружили в безветрии.
Растерянные патрульные пытались добиться от раций ответа на свои вопросы, но им отвечала статика и такие же непонимающие запросы в пустоту.
Я почему-то знал, что Ольга стоит у окна, успокаивая разревевшегося младенца, шепчет навязшую на губах колыбельную, твердит, что всё будет хорошо, и сама не верит ни единому своему слову.
Вадим курит на балконе, в руках его телефон, на экране -- фотография. Его собственный аналог свечи. Я не знаю, кто на этой фотографии. Я знаю, что это "она". Он обжигает пальцы и лёгкие, просит прощения и, впервые за прошедшие годы знает, что прощён.