Кто такой Ницэ Пеницэ?
Шрифт:
И мы пошли. «Может быть, — раздумывал я, — в кондитерской не развернут бумажку. А кроме того, что в этом страшного, если деньги порваны? Бог знает, что взбрело в голову кассирше. Написано же на бумажке «десять лей»? Написано! Так зачем же нужна ещё серия?»
А какая кондитерская у нас в районе! Витрина заставлена эклерами, корзиночками, наполеонами и шоколадными пирожными, да такими, что от одного вида текут слюнки. Но витрина — это ещё пустяки. А вот в самой кондитерской… Три огромных шкафа, битком набитых самыми вкусными вещами на свете, стоят в ряд,
Подходит обычно хозяин и спрашивает:
— Что желаете, эклер или наполеон? Или, может быть, предпочтёте амандин?
Я отвечаю на авось: «амандин» (уж больно красиво называется это пирожное!), и вот мне преподносят на блюдце шоколадный квадратик с хохолком из лимона. Когда я стану взрослый, как Тома, и начну зарабатывать деньги, я буду их тратить только на пирожные!
Мы вошли внутрь. Кроме нас, в кондитерской никого не было. Тимофте вытащил тщательно сложенную десятку и попросил две порции мороженого.
— Какого? Сливочного?
— Сливочного! — быстро ответил я, боясь, что он развернёт бумажку.
— Подай-ка две порции сливочного! — крикнул кондитер официантке и, не глядя, швырнул десятку в кассу.
Тимофте подмигнул мне украдкой. Не говоря ни слова мы оба уселись за стеклянный столик. Мороженое так и таяло во рту. Ну и ловко всё это вышло у Тимофте, я бы так не сумел… Мороженое было чудесное и вознаграждало нас за все утренние страдания. В особенности это можно было сказать обо мне, жаль только, что Санда не могла меня видеть. Она бы, конечно, лопнула от злости.
— Возьмём ещё по одной? — аппетитно облизнулся Тимофте, вылавливая ложечкой остатки растаявшего мороженого.
— А денег хватит? — шёпотом спросил я.
— Порция стоит две леи. Посмотри, вон там написано, — указал он мне на прейскурант, висящий на стене.
— Раз так, то закажем. Лимонного.
Тимофте заказал две порции лимонного мороженого. Кондитер довольно хмыкнул и обратился к нам:
— Видать, вы себя хорошо вели, если родители разрешают вам съесть мороженого на восемь лей! А может, ребята, возьмёте ещё на две леи взбитых сливок?
Мы согласились. Пусть подаст! Заплатить мы можем!
А приятно всё-таки думать, что Санда ждёт корзинку с помидорами и луком, а я здесь наслаждаюсь лимонным мороженым со взбитыми сливками!..
— Слушайте, ребята, эти деньги вы дали? — раздался вдруг сердитый голос кондитера.
Последняя ложечка мороженого застряла у меня в горле. Хозяин кондитерской стоял около нас. Он держал в руках злополучную десятку, сверля нас злым взглядом из-под густых бровей.
— Кажется, наша, — прошептал Тимофте, не смея солгать.
— Что значит — кажется? Я получил её от вас, — нахмурился кондитер. — Что же это выходит, малыши, я вам даже сливки подаю, а вы хотите меня обжулить! Думаете, что это так вам сойдёт? А ну, выкладывайте быстрее другие деньги! — оглушительно рявкнул он. — А эти спрячьте подальше, чтобы я их не видел! — И он швырнул на стол порванную десятку.
Я быстро положил её в карман. Тимофте же страшно побледнел, не смея отвести глаз от огромных, толстых лап хозяина.
— У нас нет… у нас… — лепетал горнист.
— У вас нет? — заревел хозяин. — У вас нет денег, и вы жрёте мороженое? Раз так, то я поговорю с вами иначе! — И он придвинулся к нам с самым грозным видом.
Я закрыл глаза, готовясь к самому страшному, но внезапно вспомнил, что у меня осталась сдача от тех двадцати пяти лей, которые дала Санда. «Урра-а!»— мысленно воскликнул я, вспомнив о спасительных одиннадцати леях, оставшихся у меня, и, лихорадочно шаря в карманах, закричал:
— Есть! У меня есть!
Я быстро вытащил деньги и сунул их в огромную ручищу хозяина.
— Это другое дело, ребята! — проговорил он мягче.
Тимофте смотрел на меня, как на чудо. Мы не стали больше задерживаться, схватили корзинку и, не оглядываясь, выскочили за дверь. Нам казалось, что мы вырвались из пекла. Наконец-то!
— Попробовали бы они только не заплатить, — гремел нам вслед хозяин, — я бы выколотил из них и сливочное и лимонное мороженое!
Через минуту Тимофте уже оправился от испуга.
— Пеницэ, ты великий человек! Ты спас нас от смерти! — заявил он полушутливо, полусерьёзно. — Ну и хитрец же ты! У тебя были деньги, а ты молчал, как рыба…
— Это сдача с базара, — вздохнул я, глядя на корзинку. — Как мне теперь быть? Где я возьму десять лей? Слушай, Тимофте, ты обязательно должен мне помочь.
Он беспомощно пожал плечами.
— У меня нет ни бана. Были бы у меня деньги, я сразу бы заплатил кондитеру.
— Попроси у госпожи Мальвинин, — сказал я.
— У мамы? Она не даёт мне ни бана, — печально вздохнул Тимофте. (Я ясно понял, что надеяться на него нечего») — А почему бы тебе не рассказать всю историю Санде, она же тебя не съест?
Я только молча посмотрел Тимофте в глаза. Он умный парень — сразу всё понял и не сказал больше ничего. «Вот как это бывает, — думал я, — человек может погибнуть из-за того, что у него нет какой-то несчастной десятки!». Я подхватил корзинку, и мы медленно поплелись к дому.
И зачем мы дрались, как настоящие дурни, из-за этой проклятой десятки? Она была бы и теперь целой, и мы спокойно поели бы мороженого или пошли в кино. А теперь всё пропало, Санда сейчас со мной рассчитается.
Однако как раз тогда, когда я собирался открыть дверь; и войти в дом, печальный и раскаявшийся, какой-то добрый дух напомнил мне, что в моём кармане лежат порванные десять лей. «Может быть, отдать их Санде?» — спросил я себя. И это после всего, что уже стряслось? Но ничего не поделаешь… Нужда заставила меня пойти и на это. Я сложил бумажку в несколько раз и вошёл на кухню.