Кто-то чудесный
Шрифт:
Сладкоречивый хитрец, где он только набрался таких слов! Элис даже застонала от досады и беспомощности, отчётливо понимая, что не сможет ему противостоять. И дело было даже не в том, что и как он говорил и делал. Просто... это ведь был Ша Акичита, вот и всё.
Теперь его шершавые пальцы почти невесомо касались её шеи под воротником смешной пижамы с зайчиками - невесомо, но ей казалось, что эти пальцы оставляют на её коже пылающие следы.
Столько лет Элис не позволяла никому приближаться к себе, прикасаться, смотреть в глаза с такой ошеломляющей нежностью!
Хитрец! Оборотень!
Она прерывисто вздохнула и обеими руками поймала его руку, уже прокравшуюся к её груди.
– Ты хитрый, - выдохнула она с вымученной усмешкой.
– Но я не могу! Я боюсь!
Это была правда. Она смертельно боялась, что...
– Вдруг я ничего не почувствую?
– пробормотала она с тоской.
Его грудь вздрогнула от сдерживаемого смеха. Да, он смеялся над нею, этот пройдоха, этот чёртов трикстер!
– Ещё как почувствуешь, - хрипловатым шёпотом заверил он и накрыл губами её возмущённо приоткрывшийся рот. Потрескавшимися, жаркими, жадными, бесстыжими губами.
"Кто-то чудесный, - вспомнила Элис, зажмурившись под этим поцелуем, под его руками, бережно и неторопливо гладившими её бёдра.
– Кто-то чудесный..."
* * *
Шериф всё так же нависал над Гэлом, подталкивая его к лестнице, ведущей на первый этаж. Он был босиком, как и Гэл, и, благодаря такому несусветному нарушению приличий, двигался столь же бесшумно. Оба неслышно, как тени, спустились по лестнице и пересекли полутёмный холл, где на полу лежали полосы лунного света. Берта и Джой, сладко раскинувшиеся на ковре, сонно подняли головы и завиляли хвостами, но Миллер прицыкнул на них, вынудив послушно затихнуть.
Вот придира-то, и чем собаки ему помешали?
Теперь Миллер снова держал Гэла за плечо жёсткой хваткой, ведя за угол столовой, на кухню. Не включая лампы, усадил его на стул - прямо как в своём паршивом участке!
– а сам присел на край стола - ещё одна новость!
– и скрестил руки на груди. Он был в тёмной рубахе с подвёрнутыми до локтей рукавами и джинсах, а вовсе не в том строгом прикиде, каким щеголял за ужином. Здоровенный, как лось, босой и встрёпанный, он казался совсем незнакомым. Неузнаваемым. Гэл даже оробел слегка.
– Охренели вы, что ли?
– тоскливо проворчал он, косясь на шерифа исподлобья.
– Белены объелись, точно. И Элис с Ша Акичитой тоже.
– Отстань от них, - вполголоса велел Миллер без капли своей обычной нудной вежливости.
– Ша Акичита не сделает ей ничего плохого. Он вообще... знает, что делать.
Гэл проглотил слюну.
– Да уж, знает, - с горечью буркнул он, чувствуя, как в глазах становится горячо и колко.
– Вы меня сюда притащили, чтобы я им не мешал? Так я и не стал бы.
– Конечно, только прилип бы к окну и развесил свои любопытные уши, -отрезал Миллер.
– Не твоё это дело, Гэл Стефан, и не моё. Мисс Элис достаточно настрадалась, и ты должен радоваться за неё, чертёнок ты ревнивый.
Ошеломлённый, Гэл вскинул на него глаза. Лицо Миллера в полутьме кухни, где мерцало только табло электронных часов на холодильнике, да пробивался сквозь жалюзи свет уличного фонаря, казалось очень бледным и очень усталым.
– Ничего и не ревнивый, - наконец пробурчал Гэл, снова отводя растерянный взгляд.
– Что я, не понимаю, что ли - мне с ним... с Ша Акичитой то есть, ловить нечего... просто...
– он глубоко вздохнул и вдруг выпалил горячечной скороговоркой, сам себе удивляясь: - Просто я раньше думал, что он и есть мой кто-то чудесный... но так получается, что нет, не мой.
Он сам не знал, для чего ляпнул это, и кому - Миллеру, правильному святоше, который презирает его за то, что он гей. Цыган. Бывший воришка, бродяга, отсасывавший у шоферюг за двадцатку, если уж на то пошло. Вдвойне, втройне заслуживавший презрения.
Гэл вообще изумлялся, как это шериф терпит его присутствие под крышей своего старого дома, где испокон веку жили такие же правильные и честные люди. Надёжные. Суровые, как эта земля, которая не была для Гэла родной.
Да ему никакая земля не была родной, что уж там. Он и родился-то, наверное, на колёсах, в каком-нибудь цирковом фургоне, хотя в его свидетельстве о рождении значилась Санта-Моника. Он был слишком мал, чтобы вовремя спросить об этом у матери, а потом... потом уже некого было расспрашивать.
– Кто-то чудесный?
– медленно повторил Миллер, чуть склонив голову к плечу и сосредоточенно нахмурив брови.
– Что ты имеешь в виду?
Гэл беспомощным шёпотом выругался себе под нос по-румынски, а потом чётко сказал, сделав над собой усилие, почти равнодушно сказал:
– Ерунда это всё. Глупые выдумки. Что вдруг я кого-то встречу. Что кто-то полюбит меня просто так. Поймёт и полюбит. Кто-то чудесный. Я всегда его ждал, дурак, будто какая-то недоделанная принцесса из мультика, - он запнулся и пренебрежительно скривил задрожавшие отчего-то губы.
Миллер, конечно, покачал головой. С укоризной. Или с отвращением. Или с тем и другим.
– Вы меня презираете небось, - сдавленно пробормотал Гэл с такой внезапной тоской, словно ему было какое-то дело до этого закономерного ледяного презрения. Да никакого! Никакого!
Но в глазах у него опять предательски защипало.
– Ладно, пускай, - прошептал он.
– Считайте, что я ничего не говорил, а вы...
Он поперхнулся и обомлел, когда Миллер неожиданно оказался совсем близко к нему, присев на корточки возле его стула и глядя снизу вверх строгим и напряжённым взглядом.
– Презираю тебя? Я?
– переспросил он негромко и снова покачал головой, вымученно усмехнувшись.
– Хорошенького же ты мнения обо мне. Я что, и вправду выгляжу таким вот... гондоном? Ну что ты хлопаешь своими глазищами, Гэл Стефан? Отвечай. Выгляжу?