Кто-то чудесный
Шрифт:
– Рассказать обо мне? Что... рассказать?
– Элис запнулась, и в её голосе послышалась растерянность.
– Я вас не понимаю.
Гэл тоже ничего не понимал. Он, сам того не замечая, высунулся в окно чуть ли не по пояс. Редкие холодные капли начавшегося дождя падали на его разгорячённое лицо, но он не обращал на это внимания, напрягая слух изо всех сил... пока ему на плечо не легла широкая жёсткая ладонь.
Он подскочил и не заорал только потому, что Миллер тут же зажал ему рот другой ладонью и аккуратно стащил с подоконника. Бесшумно закрыл распахнутую створку и, не
* * *
Элис никогда ещё так ясно не ощущала, что стоит на развилке дорог, как в ночь перед отъездом из Маунтин-Риверса. Она словно чувствовала под своими босыми ногами рыжую тёплую пыль этих дорог, разбегающихся в разные стороны. И почему-то даже не испугалась, когда Ша Акичита очутился в её комнате, толкнув оконную раму - так просто, словно шагнул во французское окно первого этажа, а не перебрался на подоконник с ветки росшего под домом громадного вяза.
Элис ещё не ложилась. Ей было о чём подумать, и она точно знала, что всё равно не уснёт. Она хотела позвонить Киту, но потом решила сделать это утром, чтобы не разбудить Гэла, который, судя по всему, уже уснул. По крайней мере, в его спальне было тихо - не пиликала игровая приставка, и не бубнил телевизор.
Она сидела на кровати в дурацкой голубой пижаме с зайчиками, которую купила невесть зачем и над которой неустанно потешался Гэл. Она рассеянно расчёсывала волосы щёткой, как привыкла это делать перед сном. Щётка выпала у неё из рук, когда оконная створка с лёгким стуком открылась, и Ша Акичита преспокойно спрыгнул в комнату, слабо освещённую ночником. Его чёрные волосы свободно падали на плечи, тёмные глаза озорно блестели. Он был в обычных поношенных джинсах и клетчатой ковбойке, но в её распахнутом вороте виднелся костяной чёрно-белый нашейник.
Элис достаточно долго проработала учительницей, чтобы сохранять спокойствие, невзирая на все выходки учеников. Хотя сердце у неё сильно заколотилось, она и бровью не повела, будто бы к ней в окно каждую ночь лезли бронзовокожие могучие красавчики. "Оборотни, не забудем про это!" - подумала она, едва удержавшись от нервного смешка. Неспешно спустив с кровати босые ноги, она подобрала с ковра упавшую щётку, выпрямилась и ровным учительским тоном сказала:
– Добрый вечер, Ша Акичита.
Тот улыбнулся смущённо и лукаво, и эта улыбка сделала его чеканное лицо совсем мальчишеским. Милым. Словно он был не старше Гэла. И... добрый Боженька и Мария-Дева, до чего же он был красив!
Элис в замешательстве опустила глаза под его пылким взглядом, чувствуя, что щёки заливаются румянцем. Как же она рада была его видеть, но ему всё равно не следовало являться сюда вот так! Ночью! Почему он не пришёл на ужин, если хотел попрощаться с нею и с Гэлом?
Так она и спросила его. Ведь это же было в самом деле разумным и... приличным. Но он почему-то ответил, что желает поговорить с ней наедине, сперва неловко сострив насчёт понятных целей, с какими, мол, мужчина лезет в окно к красивой женщине. А когда она предсказуемо оскорбилась, покаянно заявил, что просто не успел рассказать ей раньше... о ней самой.
С ума он сошёл, что ли?
– Я вас не понимаю, - напряжённо проговорила Элис, продолжая вглядываться в его лицо, которое стало очень серьёзным. Его густые брови нахмурились, глаза потемнели ещё сильнее.
– За что вы наказываете себя, леди Элис?
– тихо спросил он, подойдя к ней ещё ближе - так, что она явственно ощутила жар его большого тела и заставила себя не попятиться.
– Вы ни в чём и ни перед кем не виноваты. Это мир задолжал вам.
Мир задолжал ей, вот оно что! Ни с того ни с сего Элис вдруг рассердилась так, что перехватило дыхание. Ещё один чёртов шринк! Как будто ей мало было Кита с его мудрыми сентенциями!
– Вы про мой добровольный целибат?
– резко выпалила она, чувствуя, как похолодевшие губы кривятся в злой усмешке.
– Если вы знаете значение этого слова.
– Думаю, что знаю, - спокойно отозвался Ша Акичита, нисколько не обидевшись, и Элис почувствовала болезненный укол раскаяния. Он не заслуживал того, чтобы она так с ним разговаривала, он спас жизнь её мальчику и едва не погиб сам!
– Это не наказание, - хрипло вымолвила она и крепко сжала губы. Она была не в силах говорить с ним об этом. Разве он мог понять, каково это - чувствовать ледяную мёртвую пустоту внутри, словно ты - труп, располосованный от горла до паха, выпотрошенный, валяющийся в холодильнике морга?!
Она втянула в себя воздух с дрожащим всхлипом.
Тёплые загрубевшие пальцы Ша Акичиты коснулись её щеки, заставляя поднять голову, и тогда Элис сглотнула горький острый комок, забивший горло, и заговорила:
– Просто я больше не женщина, вот и всё. Мой муж... Кон погиб четыре года назад, когда наша машина разбилась, а я... а меня вырезали оттуда... а потом в больнице вырезали из меня нашего ребёнка вместе со всем женским, что было во мне, и...
– она искривила непослушные губы в подобии улыбки.
– И всё кончилось. Всё. Вы понимаете?!
Она задохнулась и умолкла, и наступила тишина, нарушаемая только мерным стуком дождевых капель по оконному карнизу. Ша Акичита всё ещё касался костяшками пальцев её щеки. От него пахло дымом костра, полынью и дождём. Его широкая грудь мерно вздымалась, и Элис опять вспомнила, как стояла у его койки в больнице и смотрела, как он спит, укутанный в простыню, весь перебинтованный, одурманенный лекарствами. Боже, ведь она могла потерять и его!
– Нет, не понимаю, - негромко отозвался он наконец, и Элис почувствовала, что он тихонько гладит большим пальцем её подбородок. Она вздрогнула, но не отстранялась.
– Потому что это неправда. Вы - женщина, прекрасная женщина, леди Элис, и я заставлю вас в этом убедиться. Прямо сейчас.
– За... ставите?
– дрогнувшим голосом пробормотала Элис, задрожав и вспыхнув от смятения.
– Попрошу, - прошептал Ша Акичита, почти касаясь губами её уха, и этот вкрадчивый пылкий шёпот вынудил её покачнуться.
– Попрошу. Уже прошу. Пожалуйста. Пожалуйста. Позвольте мне доказать вам, что вы живы... что вы женщина... что вы прекрасны.