Кто-то чудесный

Луконина Олеся Булатовна

– Хокши-ла был здесь, - внезапно произнёс Ша Акичита, и Элис так и обмерла.
– Но всё смыто дождём... я не чую... мне надо...

Не договорив, он плотно сжал губы. Элис, как и шериф, не находя слов, только смотрели на него во все глаза.

– Хокши-ла может быть тут где угодно, - сдавленно бросил наконец Ша Акичита и стиснул челюсти так, что на скулах вздулись желваки.
– Слишком большой дом. Много комнат. Подвал. Гараж, чтоб ему!
– тёмные глаза его полыхнули яростью, но голос опять стал бесстрастным.
– Надо разделиться. Попробуйте войти в дом... а я - в гараж. Да не стойте же, как каменные, чёрт вас раздери!

И

он метнулся по аллее к гаражу и пропал из виду.

– Если Гэл в доме... и Дэвис тоже...
– задыхаясь, говорила Элис, пока они с Миллером, оскальзываясь по грязи, пробирались сквозь кусты к маленькой боковой двери с крылечком, очевидно, ведущей на кухню, - Дэвис может успеть сделать с ним что угодно... или взять в заложники, когда услышит, что мы вошли... вызовите полицию, Клод! Пожалуйста!

– Успею, - мрачно отрезал шериф.
– Там может не быть никого вообще, а то, чем мы с вами сейчас занимается - незаконное проникновение без ордера на обыск... по наводке какого-то, простите, дикаря, якобы почуявшего Гэла Стефана, подумать только! Я сам пойму, что надо делать, когда мы окажемся внутри... Проклятье, конечно, заперто!

– На самом деле вы, как и я, знаете, что он там!
– гневно выпалила Элис, отбрасывая с лица мокрые пряди волос. Она совершенно не ощущала холода, хотя её била дрожь от нервного возбуждения.

– Заткнитесь, чёрт бы вас побрал, и отойдите!
– прорычал Миллер и с размаху саданул каблуком в дверной замок. И ещё раз.

Дверь с хрустом подалась внутрь, и Миллер сунул в руки Элис выхваченный из кармана фонарь. Сам он вытащил из кобуры свой "кольт".

Поглядев друг на друга, словно дети, заблудившиеся в лесу, они вошли в тёмный безмолвный дом.

* * *

– Может быть, ты хочешь попить?
– заботливо осведомился Дэвис с прежней - светлой и спокойной - улыбкой.
– Или поесть? С тех пор, как мы отобедали лимонным пирогом мисс Камингс, прошло довольно много времени, и ты, наверное, проголодался. Или, может быть, ты хочешь... м-м-м...
– он явно подбирал слово поделикатнее, - облегчиться?

Ещё бы Гэл не хотел... но он лишь отрицательно мотнул головой и прохрипел:

– Ничего не надо... мне от вас... ничего.

– Что ж, дело твоё, - с искренним сожалением вздохнул доктор, отходя куда-то в угол, за изголовье стола. Его тонкий дождевик зашуршал.

Гэл судорожно заёрзал, скользя влажными лопатками по пластику стола и запрокидывая голову в попытке увидеть, чем занимается Дэвис. Что-то там зазвенело, брякнуло, и Гэл мгновенно вспотел, сообразив, что именно. Инструменты, вот что. Нет, он уже не хотел этого видеть, а, наоборот, зажмурился так, что в глазах закололо. Сердце билось редко и болезненно, дыхание пресекалось.

Смерть - вот что это было. Боль и смерть.

Рука доктора по-хозяйски запуталась в его взлохмаченных волосах и дёрнула за пряди - так, что даже кожа затрещала, а Гэл едва удержался от крика. Челюсти свело - до того сильно он их стиснул.

– Открой глаза, Гэл Чирешару, смотри на меня и слушай, - жёстко приказал Дэвис совеем другим голосом, непохожим на его обычный, мягкий и спокойный. Теперь его длинные пальцы ухватили Гэла за подбородок, больно вдавившись в щёки.
– Не вынуждай меня разочаровываться в тебе. Ну!

Сквозь радужные блики от скопившихся на ресницах слёз Гэл тоскливо посмотрел ему в лицо. Тонкое, точёное лицо, вовсе не похожее на звериную морду чудовища.

– Да, вот так, молодец, - с прежней теплотой в голосе вымолвил доктор и с явной неохотой разжал пальцы.
– Я хочу, чтобы ты слушал меня внимательно, хочу видеть твои глаза... эти вот красивые глазки...
– он чуть усмехнулся, заметив, как вздрогнул Гэл при последних словах.
– Потому что я предложу тебе то, что никогда никому не предлагал, - он перевёл дыхание, и Гэл вдруг с невероятным изумлением понял, что Дэвис волнуется! Голос его стал бесцветным от напряжения.
– Я уже говорил, что прекрасно понимаю тебя... ты отмечен особой меткой... поцелуем Бога или дьявола - считай, как угодно, но отмечен. Я тоже. За столько лет мне впервые встретился такой, как ты... и мне будет очень обидно, хотя, признаюсь, невероятно сладко разделать тебя так же, как прочее мясо...
– он сделал паузу, видимо, для того, чтобы Гэл лучше осознал сказанное, и вкрадчиво продолжал: - Но ведь я мог бы оставить тебя в живых. Единственного из всех.

Единственного, вот, значит, как.

Гэл коротко моргнул, глядя в глубокие бархатные глаза доктора.

– И что я должен буду для этого делать?
– прошептал он, облизнув потрескавшиеся губы. Он точно знал - что, но хотел услышать это от самого Дэвиса.

– Сам как думаешь?
– доктор вскинул брови почти смешливо.
– Я могу назвать вещи своими именами, но это прозвучит слишком пошло в такой, практически судьбоносный момент...
– голос его снова стал серьёзным и напряжённым, и всякая игривость из него исчезла.
– Все эти годы я был невероятно одинок. Проклятье, я же не прокажённый, я тоже нуждаюсь в живом человеческом тепле! Мы просто уедем отсюда вместе, Гэл Чирешару... хоть этой же ночью. Прямо сейчас...
– теперь он говорил почти лихорадочно, сбивчиво, не спуская с Гэла потемневшего взгляда.
– У меня достаточно средств и связей для этого. Для того, чтобы нас с тобой никогда не нашли. Ты же любишь путешествовать. Весь мир будет открыт для нас, мой мальчик. Ты научишься у меня очень многому... познаешь новое. Понятно, что вначале, на естественной стадии привыкания друг к другу, я буду держать тебя под лекарственным контролем, но потом, когда ты сам поймёшь... осознаешь... а ты непременно поймёшь...

Сейчас его голос был почти мечтательным. Почти нежным.

Гэл всё смотрел и смотрел на него, не отводя глаз. В мозгу словно включился какой-то механизм, заработавший быстро и чётко.

Ему стоило согласиться. Согласиться для виду. Только для виду. Чтобы спастись. Чтобы выжить. Наверняка представится случай улизнуть, несмотря на "лекарственный контроль" доктора. Вырваться. Найти помощь. Что угодно будет лучше, чем пытки и смерть... что угодно! Обслуживать Мартина Дэвиса? Господь свидетель, чего только Гэлу не приходилось делать для дальнобойщиков и ковбоев в вонючих уборных на автостанциях, в пропахших навозом конюшнях - за двадцатку баксов, а сейчас речь шла о его жизни!

Он вспомнил, в каком виде шериф нашёл Генриетту и Эдди, и беззвучно пошевелил запёкшимися губами.

– Что? Что ты говоришь?
– нетерпеливо спросил Дэвис, наклонившись к нему ещё ближе.

И тогда Гэл просто плюнул в это красивое точёное лицо, сам удивляясь, как ему для этого хватило слюны. И сил. И засмеялся.

– Curva c^aine! Сучья ты курва!

Он продолжал смеяться даже тогда, когда жестокий удар - чем-то острым, зажатым в кулаке доктора - вспорол ему скулу и щёку. Он знал наверняка только одно: когда он умрёт тут, в собственной крови и дерьме, то умрёт чистым.