Кто-то, с кем можно бежать
Шрифт:
– Но когда ты поёшь хорошо, - спросил он, цепляясь из последних сил за какую-то видимость спокойного и устойчивого голоса, - как тогда, что ты чувствуешь?
– Ой, это лучшее, что может быть, - обрадовалась Тамар, - для меня это почти мистическое переживание. Это такое ощущение, что всё во вселенной находится на своём месте... – как то, что я чувствую сейчас, подумала она. – Скажи, ты хотел бы как-нибудь прийти на мой концерт?
– Конечно. Да. Но тебе придётся перед этим всё мне объяснить.
– Не беспокойся. Ты придешь подготовленным.
Он хотел попросить, чтобы она спела ему сейчас, сейчас чтобы спела. Но постеснялся, чёрт побери, постеснялся!
Раз от разу один из них вставал и шёл проверить, как там Шай. Тот, кто на минуту оставался один, чувствовал, как его тело взывает о прикосновении второго. Динка лаяла и нюхала воздух. Всё время в кустах слышались странные шорохи, но Асаф и Тамар были погружены в своё мгновение, и потом, когда всё кончилось, не переставали удивляться, как слепы и глухи они были к тому, что происходило вокруг, и с какой преступной халатностью покинули свой пост.
Почти непроизвольно прислонились они головой к голове. Тамар спросила, не колют ли его её колючки, и Асаф сказал, что нет, что они мягкие. Он рассказал ей, как поразился, увидев её такой, ведь все готовили его к огромной гриве волос. Она спросила, нравится ли ему так, и он сказал, что да.
– Только "да"? – спросила она, и Асаф сказал, что очень, и что ему вообще неважно, какие у неё будут волосы, что так или так, она всё равно будет красивой. Что он считает ей очень, очень красивой, правда. И замолчал, сам себе удивившись.
Динка залаяла, на этот раз громче. Тамар чувствовала его тяжёлую голову на своей. Наслаждение было почти невыносимым. Ей хотелось встать и отойти, потому что, что будет, когда всё здесь закончится, или если волшебство перестанет действовать, когда они уйдут из пещеры? Она не отодвинулась от него, пока тепло его тела не растопило все эти острые льдинки, и пока наслаждение не разлилось по всему её телу. Это реальность, неясно подумала она, вот, мои фантазии соприкасаются с реальностью, и шарик не лопается прямо мне в лицо. Асаф спросил, что случилось, почему она так вздыхает, и она сказала, что ничего. Но внутри у неё сверкнула странная фраза: "Поздравляем, позволь тебе сообщить, что ты принята в человечество".
– Я раньше хотел тебя попросить, то есть, я не решался, - сказал Асаф (и не поверил, что он может так говорить, как человек с опытом).
– Что? Ты только скажи. – Её голос позади него был мягким и щедрым.
– Чтобы ты мне спела.
– А, это.
Она даже не выпрямилась. Чтобы их тела не отдалялись. Она пела ему совершенно естественно, без всякого усилия или желания произвести впечатление. Она пела "Почему звезда". Ей казалось, что её голос звучит иначе, и она не понимала, почему: "Звезда одна, а я так не смогла бы..." – они сидели спина к спине, закрыв глаза. "Хоть я и не одна..." – пела она тихо, понимая, что что-то в её голосе изменилось, даже с того последнего раза, когда она пела на площади, тончайшее изменение, как будто из него исчезла детская чистота, и появилось что-то новое, что она ещё не умела определить.
В середине песни Динка встала и беспокойно заметалась. Несколько раз она гавкнула во все стороны.
– Может, какой-то зверь сидит в кустах, - сказал Асаф после того, как она закончила петь. Ему приятно было ощущать спиной её тихие вздохи. Он ещё не рассказал ей о своей любви к фотографии, но ему не хотелось говорить о себе.
– Возьмём фонарь и посмотрим?
– Нет, останься так.
Она что-то вспомнила:
– Сегодня, несколько часов назад, в Милане был последний концерт моего хора, - и добавила, - Ади пела моё соло.
– Спой мне его здесь.
– Правда? Ты хочешь?
– Да. Если тебе достаточно такой малочисленной публики.
Она встала. Выпрямилась во весь рост, показала ему, как она надевает своё чёрное концертное платье, величаво повернулась, показывая глубокий вырез на спине, туфли на высоких каблуках, которые делают тебя старше года на три, по меньшей мере, провела рукой по стильной причёске, спадающей волнами. Затем, не спеша, поклонилась сидящим в зале, сидящим на высоких ярусах и в золоченых ложах по бокам. Потом слегка откашлялась, подала знак пианисту...
– Постой, - сказал Асаф, быстро вскочив на ноги, - там всё-таки кто-то ходит.
Тут-то оно и произошло. Быстро, как авария. Асаф до последней минуты отказывался понимать, что именно случилось, ведь они были так близки к счастливому концу, и вдруг всё рухнуло. У него промелькнула дурацкая мысль: такое чувство, будто играешь в "Лестницы и верёвки", доходишь, наконец, до номера 99 и именно там падаешь по верёвке в самый низ, до 13.
И какого 13.
– Как военная операция, - подумал Асаф секундой позже.
– Как кошмар, - подумала Тамар.
Со всех сторон, над насыпью, за скалой. Сначала казалось, что их десятки. Потом выяснилось, что их всего семеро: шесть "бульдогов" и Песах, и в первые мгновения, охваченная страхом, Тамар главным образом мучила мысль, что они всё время были там и слушали, оскверняя своим присутствием самое дорогое мгновение, её и его.
Кто-то ударил Асафа в спину, кто-то бросил Тамар на землю. Они слышали удары и крики из пещеры, потом в отверстии показался Шишко, грубо держа Шая, который был растерян и напуган. Изо рта у него текла кровь.
– Храмовая гора в наших руках, - сказал Шишко, с ненавистью глядя на Тамар. – Теперь займёмся Пещерой праотцев.
Асаф увидел, как сморщилось её лицо, и кто-то сзади снова вдавил его голову в землю. Он подумал, что, в конце концов, привыкнет к её вкусу.
У Песаха был план.
– Посмотри хорошенько, Шай, сердце моё, - сказал он, стоя перед ним, - посмотри, что у меня в правой руке и что в левой.
Шай попробовал сфокусировать взгляд. Асаф поднял голову с земли. На этот раз его не тронули. Увидев косу, понял, что всё пропало.