Кто-то за дверью
Шрифт:
– Вас, Луи, я, возможно, знаю не слишком хорошо, но я знаю мою сестру.
Ох, уж эта его манера произносить «моя сестра»; так же, должно быть, он произносит «мой автомобиль», «мой холодильник»! Хоть я и женился на ней, «его сестре», она остается его собственностью, частью фамильного имущества.
– Ну, и что же ваша сестра?
– Она никогда от меня ничего не скрывала. Мне не верится...
Готово! Он снова перестает мне верить! Да, похоже, он слегка простоват, и мне придется вбить ему истину в голову, не церемонясь.
– Знаете, – говорю я ему, – и мне потребовалось время, чтобы поверить.
Его мало волнуют мои парадоксы. В нем просыпается деловой человек. И вот ему уже не терпится узнать подробности, а в голосе появляются металлические нотки:
– В конце концов, чтобы быть настолько категоричным, вы должны располагать доказательствами ее связи?
– О, да!
На этот раз я не сдержался, я выдал свою боль. С моих губ сорвались не слова, а стон, и я, едва волоча ноги, добираюсь до письменного стола.
– Я покажу вам письмо. Письмо от ее любовника.
Беру со стола письмо «Поля». Я правильно говорю – письмо «Поля», то, которое мы с Улиссом извлекли из черного чемодана и которое так хорошо изучили.
– Оно написано в Лондоне 3-го марта... Вы позволите представить образчик этой литературы? «Любовь моя, я не в силах дольше ждать. Ты придешь, и наши плечи соприкоснутся, наши руки, наши губы...» И так далее...
Я протягиваю ему письмо.
– Возьмите! Прочтите сами. Утолите любопытство!
Андре пробегает письмо, и я с удовлетворением наблюдаю, как он, неприятно изумленный, таращит глаза.
– Непостижимо! Но кто такой этот Поль?
Уж личные данные Поля я знаю наизусть! Улиссу сообщать их пока рановато, но наступит и его черед.
– Поль Дамьен, Париж, бульвар Мальзерб, 44. Журналист, пишет о политике.
– Как они познакомились?
– В Париже, разумеется.
И добавляю с вполне естественным сарказмом:
– Вы представить себе не можете, мой дорогой Андре, как любила Франсуаза ездить к вам в гости!
А вот уж это ему совсем не нравится. Он морщится.
– Использовать меня как алиби! Этого я ей не прощу!... Но все же они, должно быть, не часто встречались?
– О, напротив! Поль Дамьен, в свою очередь, нередко посещал наш добрый старый Дьепп.
– Чтобы повидать Франсуазу?
– Ну не меня же! Кстати сказать, мы не имеем чести быть знакомы.
– И... он часто приезжал?
Внезапно я улавливаю в этом степенном господине шевельнувшееся чувство зависти и восхищения. Бывают, значит, такие самцы, которые позволяют себе не только подцепить замужнюю женщину, но еще являются ублажать ее на дом. Под самым носом у мужа! Черт возьми, вот это любовники, достойные своих любовниц!
– Он приезжал чересчур часто, – произношу я сквозь зубы. – Франсуаза принадлежит к породе женщин, которые имеют большую власть над мужчиной, ради них мужчине и попутешествовать нетрудно.
– Франсуаза, маленькая моя Франсуаза! – бормочет президент – генеральный директор. – Но как же это возможно?
Сейчас я ему втолкую, этому слепцу! Открою ему глаза и не как-нибудь, а скальпелем! Пусть увидит, наконец, реальность, какой увидел ее я, со всеми ее Гнойными язвами!
Однако есть одна вещь, которая мне во всей этой истории нравится – Андре Дюверже начинает испытывать страдание. Братья всегда относятся к своим сестрам немного как мужья. И если те обманывают супругов, то у них возникает странное чувство, – будто и они рогоносцы. В то же время братья ничего не понимают в этих женщинах, вышедших из одного с ними чрева. Словно у сестер уже не выросла грудь и они, дожив до тридцати лет, в глазах своих братьев все те же девочки, играющие в серсо. Я уверен, Андре так до конца и не осознал, что Пюс уже больше не девица даже после семи лет замужества.
И он, этот теленок, продолжает сомневаться в способностях своей сестренки!
– Но тогда, значит, здесь в Дьеппе... они вдвоем? – спрашивает он с приторным лицом.
Совершенно очевидно, что слова внушают ему страх, и меня, чье ремесло играть словами, это забавляет. Слова-соучастники, слова-друзья, чудесные слова, которые, не уклоняясь, точно говорят то, что должно быть сказано. Слова, из-за которых развязываются войны и разрушается любовь, как и призывающие к миру, созидательные слова, слова, которые сближают народы и соединяют любовников, пока не наступит венчающая объятия тишина. Слова, вы несете на своих крыльях жизнь!...
Итак, словами, довольно звучными и ничего не скрывающими, – вот противные слова! – я объясняю Андре, что делали вдвоем его сестренка Франсуаза и журналист Поль Дамьен, когда встречались в Дьеппе. Они отправлялись прямиком в тот маленький отель, который некогда давал приют моим любовным играм за три с половиной франка. Фатальная необходимость! В самом деле, на весь Дьепп есть лишь один этот сарайчик, где можно снять комнату на час или на два. В округе слишком много епископов, и на такие дома свиданий смотрят не очень благосклонно.
Но то, что Пюс, моя маленькая Пюс, не колеблясь, с высоко поднятой головой прошла мимо грудастой матроны, преодолела ступени мерзкой лестницы вслед за воняющей уксусом прислугой – этого мне никогда не постигнуть до конца. Это ранило меня, быть может, сильней всего, и я знаю, что моя рана не заживет вовек.
Когда случается что-либо гнусное, в памяти почему-то остается одна картина, причиняющая больше всего страданий, и бессонными ночами именно она без конца является тебе. Для меня измена моей жены заключена вся целиком в образе Пюс, поднимающейся по лестнице дома свиданий. Именно эта картина сделала меня злым, эта и никакая другая.
– Разумеется, их в конце концов засекли и уж, конечно, не отказали себе в удовольствии известить меня.
– И вы себя не выдали? – удивляется Андре. – Я хочу сказать, вы не объяснились с Франсуазой?
«Объяснились»! Вот выражение в духе П. Д. Ж. [9] ! Откровенно и честно, и будьте-любезны-пройдите-в-кассу! А что делает П. Д. Ж. с самолюбием, с тоской, которую испытывает человек, отравленный до мозга костей ядом жуткого видения? Попросту на все это плевать хотел?
9
Сокращение по начальным буквам французских слов президент – генеральный директор.