Кто-то за дверью
Шрифт:
– Эта женщина... эта – из английской газеты... она не покончила с собой. Кто-то столкнул ее со скалы!
– Что вы говорите?
– Тут так и написано. Записи велись изо дня в день. Это что-то вроде дневника.
– Но поскольку вы нашли его в собственном кармане, значит, это ваш дневник!
– Да, мой! И поверьте, я рад этому. Ибо в таком случае женщину со скалы столкнул не я!
Он показывает мне блокнот. Это небольшая записная книжка. Страница, на которой она раскрыта, заполнена мелким, убористым почерком. В письме, найденном в чемодане, почерк совсем другой. Не похож он и на те
– Мои записи – это обвинение, – задыхается он. – Я обвиняю одного человека.
– Вы обвиняете его в убийстве этой женщины?
– Да. Ее звали Франсуаза. А человек, которого я обвиняю, был ее любовником. А я, я – муж!
Черт возьми! Надо бы, наверное, внести во все это некоторый порядок. И вначале сопоставить новые данные с данными из «письма Поля».
– Значит «другой» – это вы, – говорю я. – «Другой», о котором идет речь в письме. Покажите-ка мне записи.
– Вы увидите, все это ясно и так ужасно. – Он протягивает мне блокнот. – Вот, взгляните, что я здесь написал: «Лондон, 11-ое марта».
Читаю:
– "Теперь я не боюсь, я знаю, что Франсуаза вернется ко мне. Она уже вернулась. Я вновь вижу ее там. Взгляд ее больших сиреневатых глаз полон замешательства и стыда. Ее глаза молили о прощении! Как я был прав, погнавшись за ними, приехав в Лондон и выследив их, сопровождая вплоть до этой мерзкой гостиницы. Я получил награду: это стыд, который отразился в твоих глазах, Франсуаза!"
Подняв голову, в задумчивости шепчу:
– 11-го марта в Лондоне. Это пишете вы, муж...
– Да, и 11-го марта Франсуаза еще жива! – кричит Улисс, и его голос дрожит от гнева.
– Итак, резюме, – говорю я. – Вы живете в Париже. Ваша жена оставила вас и уехала к своему любовнику в Лондон. Тогда вы решили отправиться за ними в погоню, приехали в Лондон, выследили их, нашли, и, в конце концов, вам удалось вернуть жену.
– Да. Наверняка так все и было.
Я отдаю ему блокнот и иду за письмом, которое оставил на письменном столе.
– Таким образом, письмо не от вас, а от Поля. От любовника.
– Несомненно, – говорит Улисс. – Поль, должно быть, поселился в Лондоне и с некоторых пор стал уговаривать мою жену приехать к нему.
– Именно так. Теперь с письмом все совершенно ясно!
Я перечитываю вслух: «Любовь моя, я не в силах больше ждать. Ты придешь, и наши плечи соприкоснутся...» И так далее... «Я снял для нас комнату в маленькой, старинной, прелестной гостинице...»
Повернувшись к Улиссу, не могу не отметить:
– О вкусах не спорят. Вы, муж, находите эту маленькую гостиницу мерзкой!
Он морщится.
– Само собой разумеется!
Продолжаю читать:
– "Милая, мы не должны никогда больше говорить друг другу «прощай»...
– А вот и нет! – вопит Улисс, потрясая блокнотом. – Нет! Франсуаза как раз и сказала ему «прощай». Причем окончательно. И именно это ее погубило, несчастную!
– В Лондоне она пообещала вам порвать с любовником?
– Так буквально здесь и написано!
– Только вот Поль чересчур страдал! – тихо произношу я.
– Да. Он не вынес разрыва и предпочел скорее убить Франсуазу, чем возвратить ее мне! Впрочем, разве его письмо уже не содержало угрозу?
Я нахожу в письме строки, на которые он намекает: «...И я поистине предпочитаю твою смерть, чем знать, что ты в объятиях другого».
– Итак, речь может идти даже о преднамеренности! – мрачно замечает Улисс.
Но я снова берусь за блокнот, в котором, по словам Улисса, содержится обвинение. Я спрашиваю, говорится ли в записях конкретно о разыгравшейся на скале драме.
– Погодите, – отвечает Улисс, – прежде всего, вы должны знать, что у Поля и Франсуазы состоялось последнее свидание.
– В Ньюхавене?
– Увы, да! И я снова следил за ними. Вот, послушайте: «Ньюхавен, 16 марта. Только бы все прошло благополучно! Только бы Франсуаза не проявила слабость! Только бы Поль смирился! Я сижу в этой мрачной комнате и слышу, как воет за окнами морской ветер. В эту непогоду они сейчас вдвоем там, на скале. Они терзают друг друга. А ветер жалобно стонет».
– Любопытно! – замечаю я. – Помните, только что, когда вы испугались, что завеса разорвется, у вас было ощущение, будто вы заперты в темной комнате...
– И я сказал, что слышу шум ветра. То было, вероятно, как смутное воспоминание о тех ужасных мгновениях.
– А дальше? Что там в блокноте дальше?
Задаю вопрос и настороженно жду ответа. Я знаю, что здесь мы приближаемся к узловому моменту этой необычной истории.
– Дальше? А просто такая вот запись, сделанная несомненно после смерти Франсуазы... «18 марта. Я убью его, убью, клянусь! Поль может бежать хоть на край света, я последую за ним, и там, где я его настигну, он погибнет. Он упадет, как упала ты, моя несчастная птица, устремившись навстречу своей ужасной смерти, я заставлю его заплатить сполна за причиненную боль.»
На последних словах голос Улисса дрогнул. Что бы он там ни говорил, я знаю, у него не могло сохраниться ни малейшего воспоминания об этих событиях. Однако его больной рассудок делает большие успехи именно там, где я надеялся: вся эта история становится историей, которая произошла лично с ним. Подобно тому, как актер-трагик, обрядившись в пурпурную мантию, превращается в Цезаря с ног до головы, так и Улисс почувствовал себя жаждущим мести мужем, каким он предстает со страниц блокнота.
Подталкиваю его еще немного в этом направлении, хотя и не уверен, есть ли в том необходимость.