Кто-то за дверью
Шрифт:
Этот мой поступок может показаться опрометчивым, ведь я рискую завтра или послезавтра столкнуться с ней на улицах Дьеппа. Но этого не случится по той простой причине, что я решил не выходить больше из дома.
Я посмотрел в кухне: припасов довольно, чтобы выдержать настоящую осаду. Пюс всегда отличалась предусмотрительностью. Она накопила массу разных консервов, окороков и кучу сухариков, которые позволят нам обойтись без хлеба. Я продолжаю о своей неприязни к слугам, которая вдохновляет меня на тираду.
– Они вам вечно надоедают, со знанием дела за вами шпионят! Мне всегда кажется, будто они из полиции. Допустим, вы хотите совершить преступление, которое останется нераскрытым. Это невозможно, если у вас есть горничная! Она подметит какую-нибудь маленькую деталь, и ваше преступление будет раскрыто, а вы скажетесь перед судом присяжных.
Меня забавляет игра с огнем. На самом деле опасности вовсе нет. Мое упоминание о суде оставило Улисса абсолютно равнодушным. Он со всей серьезностью, тоном заботливой тетушки интересуется, как же я поддерживаю в доме порядок.
– О, я отлично справляюсь! – говорю я. – У меня есть свои маленькие привычки. Знаете, старые холостяки...
И спрашиваю, взяв щипчиками сахар:
– Сколько вам кусочков?
Он удивленно смотрит на меня, качает головой и тоскливо вздыхает:
– Понятия не имею. Да, я не знаю даже, сколько кладу сахара в кофе. То есть, сколько клал раньше...
– Я кладу вам один, – я бросаю кусочек сахара в его чашку. – Вы скажете, достаточно ли.
Ставлю сахарницу на место и добавляю притворно отеческим тоном:
– Напрасно вы так поддаетесь унынию.
– Вы полагаете, для этого нет причин? – с горечью произносит он.
– Нет, потому что, хоть я и не разыскал ваш паспорт, зато принес кое-что очень, очень интересное.
Он оставляет свою чашку и смотрит на меня сияющими глазами.
– Ох, правда? Вы что-нибудь нашли?
Я вытаскиваю из-за стола чемодан и, потрясая им, торжествующе произношу:
– Да, вот это!
Радость, звучащая в моем голосе, заставляет его встать. Он медленно, осторожно приближается ко мне, не отрывая от чемодана зачарованного и в то же время подозрительного взгляда.
– Этот вот чемодан... вы нашли его... – бормочет он. – И думаете, что...
Он, будто испугавшись, не заканчивает фразу, и она повисает в воздухе.
– ...что он вам принадлежит? – говорю я. – Да! А чемодан – это всегда жутко интересно, это значит – масса вещей, вещей личных... Понимаете?
У него во взгляде все та же подозрительность.
– Да, разумеется. Только почему вы думаете, что это мои чемодан?
– Послушайте, за это говорит многое. Сегодня утром я отправился в Управление порта. Я отлично знаю начальника, Бушара. Я рассказал ему, что вчера вечером на «Корнуэйе» прибыл один мой друг и что он забыл на пароходе чемодан. Мне подумалось, что у вас наверняка был с собой чемодан, о котором вы после происшествия забыли. Бушар тут же навел справки, и, в самом деле, выяснилось, что на палубе «Корнуэйя» найден чемодан. Мне его показали, и я сразу сказал, что эго ваш, что он соответствует описанию, которое вы мне дали. Поскольку мы с Бушаром друзья, никаких проблем не было, и чемодан отдали мне.
Улисс смотрит на меня строгим взглядом. Он явно не одобряет мой обман. Должно быть, с тех пор, как он страдает амнезией, он забыл и о том, что цель оправдывает средства.
– Все-таки у нас нет никакой уверенности, что это мой чемодан, – ворчит он.
– Конечно, нет, но сейчас мы это выясним. И знаете, как? Чемодан не заперт. Я успел в него заглянуть. Среди прочего есть один костюм. Вы его примерите, и если он вам подойдет...
Он продолжает смотреть на меня осуждающе. Мне ясно, что он не в восторге от методов, которые я использую в нашем расследовании. Но еще я знаю: мне нужно лишь чуточку его подтолкнуть, чтобы подвести к желаемому результату. Улисс – что называется, «жалкий человек». Жалкого человека узнаешь по полному отсутствию характера, он нерешителен, трусоват. Однако, если себя не закалять, ослабеешь.
– Ну что, посмотрим? – мой голос звучит резко. Я ставлю чемодан на ковер, не дожидаясь ответа, раскрываю его и достаю костюм. Совершенно новый костюм из шерстяной ткани в клетку. Похоже, его ни разу не надевали. Разворачиваю пиджак и показываю Улиссу словно трофей. Он смотрит, разинув рот.
– Вот костюм! Что скажете? Не дурен, а?
Улисс, как зачарованный, разглядывает пиджак, и я уверен, его больше не волнует, к каким методам я прибегнул.
– Вы в самом деле думаете, что это может быть мой пиджак? – лепечет он.
– Примерьте, увидим.
Он решается, протягивает руку. Помогаю ему надеть пиджак, подталкиваю к зеркалу рядом с диваном.
– Смотрите!
Пиджак сидит безукоризненно, и Улисс с детским восхищением разглядывает свое отражение.
– Да, конечно, он мне как раз! Как раз! Как раз! Он повторяет... «Как раз!», все громче и громче, не в состоянии произнести ничего больше, и мне начинает казаться, что он никогда не замолчит.
– Вы в нем настоящий лорд, мой дорогой! – говорю я, продолжая внимательно его разглядывать. – И пиджак этот принадлежит вам!
– Правда, вы так думаете? – спрашивает он возбужденно.
Я щупаю ткань и обращаю его внимание на качество. Английская шерсть, это несомненно.
– Вот видите, я не был каким-нибудь там бродягой!
– Подождите-ка! – Мне приходит в голову одна мысль – Нагните голову!
Как я и думал, к изнанке пиджака пришита этикетка с именем портного: Вальпазьян, улица Сент-Оноре, 30, Париж.
– Ну что ж, вы не английский лорд. Вы одеваетесь у портного в одном из шикарных районов Парижа, что ничуть не хуже. Видите, мы потихоньку продвигаемся.
Тем временем Улисс, не отрываясь от зеркала, не устает любоваться собой.
– Поразительное ощущение – моя собственная одежда. Когда знаешь, откуда она, где куплена. Никогда бы не подумал, что испытываешь такое удовольствие. На грани сладострастия. Словно кусочек собственной кожи...
Я соглашаюсь с ним и замечаю:
– В этом несчастье нормальных людей. Они ко всему привыкают. Они, как правило, щедро одарены, а заявляют, что несчастны. Вот, возьмите! Иметь глаза! Разве господь дал человеку что-либо более удивительное, чем способность видеть? Весь день перед тобой – широкоэкранное кино, в цвете и объеме! И что же? У всех у нас есть по два глаза, а мы не находим в этом ничего необыкновенного. Лишь слепые мечтают о счастье иметь глаза.