Кто-то за дверью
Шрифт:
– Идемте, – говорю я ему, – надо поесть.
Он медленно переводит взгляд на меня, вяло улыбается.
– Как прошел ваш разговор? – спрашивает он.
– Успешно. Вы не голодны?
Он отрицательно качает головой.
Мне понятно его состояние, оно похоже на мое собственное. Нас обоих питает наша тревога.
– Когда вы ели в последний раз? Разумеется, не знаете?
– Да нет! – Улисс пожимает плечами.
Он продолжает лежать. Если оставить его так, он может и не подняться. А мне он нужен полный сил, внутренней напряженности.
– Ну-ка, старина, вставайте! – встряхиваю я его. – Аппетит приходит во время еды.
Подчинившись, он тяжело встает и следует за мной на кухню. Достаю из стенного... шкафа коробочку сардин, яйца, пачку сухарей, отыскиваю бутылку вина.
Уже несколько лет как я не жарил яичницы. И не уверен, приходилось ли мне когда-нибудь открывать коробку сардин. Я ожесточенно сражаюсь с консервной банкой и, конечно же, режу себе палец.
Бросаю взгляд на Улисса, мне интересно, какое впечатление производит на него вид моей отменной алой крови, капля по капле стекающей в раковину. У меня есть свои причины для беспокойства. Но Улисс невозмутим. Спрашиваю себя, заметил ли он вообще, что я порезался. Он стоит посреди кухни, руки в карманах, чуть согнувшись, будто мерзнет. Замечаю, что у него под глазами снова большие круги.
Для того чтобы остановить кровотечение, присыпаю ранку солью, как это делала моя бабушка, когда я героически проливал кровь в мальчишеских драках во время летних каникул. Больно, но кровь останавливает.
Вновь берусь за приготовление еды и после еще ряда беспорядочных действий, в результате которых опрокидываю бутылку с вином, разбиваю две тарелки и влезаю локтем в масло, мы, наконец, садимся за стол. Слишком громко сказано, чтобы обозначить нашу жалкую трапезу. Мы молча жуем, и при виде этой холостяцкой, пахнущей газом и тоской еды меня охватывает невыразимая печаль.
Вскоре поглощенные калории развязывают Улиссу язык. Буравя меня взглядом, он вдруг бросает, не раздумывая:
– Лондон, С. В. 7. Циркус Роуд, 23, Ньюгейт Отель.
Я застываю с вилкой в руке.
– А это что такое?
– Маленький-отель-на-Темзе, – шипит он. – Вы забыли об этом маленьком отеле?
Вот уж нет! Помню так же, как и Циркус Роуд, 23. Поскольку наш друг Поль отправлял свои письма Пюс «до востребования», он считал, что предосторожности излишни, и пользовался конвертами своего отеля.
– Мне известно теперь его имя! – продолжает Улисс. – Поль Дамьен. Журналист.
– Где вы все это раскопали?
– На последней странице блокнота. Так, безо всяких, записано и обведено красным карандашом. Наверно, тем же, которым я отчеркнул заметку в английской газете. – Он отрывисто смеется и добавляет: – Потрясающий блокнот! В нем есть все!
А как же, конечно! Но мне не хотелось бы, чтоб он уделял излишнее внимание этому аспекту вопроса. Уж очень четко изложена вся его драма, со всеми нужными данными, именами и адресами. Не сообразит ли он, что это уж чересчур просто? Нет, я верю, он не поймет. Он не создан для того, чтобы понимать. Он создан, чтобы действовать, взрываться, он ничто иное, как жалкий пороховой бочонок, чей фитиль я подожгу.
– Во всяком случае теперь вы больше не сможете мне помешать, – холодно заявляет он.
– Что это значит?
– Это значит, что теперь я вас покину, мосье, поблагодарив за вашу доброту.
Вот это плохо! Отклонение, вовсе не предусмотренное программой! Ах, в самом деле, это было бы слишком, если б он ушел сейчас, когда начался обратный отсчет! Ну нет, голубчик, уж я тебя не выпущу! Ты создан мной, я – твоя воля, и ты мне принадлежишь!
Встаю и наклоняюсь к нему, глядя прямо в глаза.
– Вы останетесь здесь, слышите! Если вы непременно желаете встретиться с Полем Дамьеном и объясниться с ним, я берусь устроить вам это. Но здесь, под моей крышей! Под моим наблюдением!
Смягчаюсь и вновь обретаю тон доброго покровителя:
– Поймите меня. Не могу же я позволить вам устремиться навстречу гибели. Морально я не имею на это права.
Тут я, наверное, достигаю самых глубин собственной низости, но в том аду, куда я погрузился, никакая глубина, о чем бы ни шла речь, уже не страшна. Важен только результат: моя гениальная месть, преступление, какого еще не бывало, убийство, которое по моей воле совершит чужая страсть, убийство по доверенности.
Улисс очертя голову устремляется в расставленные мною сети.
– Это правда? Вы смогли бы разыскать Поля Дамьена? Заманить его сюда?
Глаза Улисса сверкают, в них появился кровожадный блеск, который мне весьма приятно видеть.
– Ну да, это вполне осуществимо, – говорю я. – Мне совсем несложно вступить с ним в контакт.
– Но под каким предлогом?
– Что-что, а уж предлог всегда найдется! Вот, к примеру, вы сказали, что ваш Поль Дамьен журналист. Ну а я – известный писатель. И могу легко устроить, чтоб он взял у меня интервью.
Улисс с восторгом проглатывает и это.
– Ах, как ловко придумано!
Он хмурит свои громадные брови, собирается с мыслями, и чувствуется, что для него это непросто.
– Хорошо, – говорит он, – допустим, вам удается заманить его сюда.
– Ну, вот и состоится ваше объяснение! Я уступлю вам свое место. Вы примете Поля Дамьена.
– А что будете делать в это время вы?
– Я?
Улыбаюсь. Я не могу сдержать улыбки. Ибо совершенно отчетливо представляю всю сцену. Замечательная будет сцена! Жажда мести переполняет меня.
– Я буду держаться в тени.
И уже вижу себя в тени, совершенно естественно принявшим позу бесчисленных трагических героев, прячущихся в складках древней драпировки, затаивших дыхание, с выпученными глазами.
– Ах, так, в тени? – повторяет Улисс язвительным тоном. – Чтобы наша милая беседа не вышла за рамки приличий?
Я в восхищении от того, до какой степени далеки его мысли от готовящейся западни.
– Нет, нет, – говорю, – я лишь хочу посмотреть, какой оборот примет дело.