Кто убил классическую музыку?, Лебрехт Норман

Кто убил классическую музыку?

на обложку

Лебрехт Норман

Шрифт:

В приемных и офисах на Уолл-стрит и в Чипсайде [55] * стало модным насвистывать Верди. Твердолобые финансисты вкладывали средства в оперные театры, понимая их социальную значимость и те исключительные возможности, которые они предоставляют для создания привлекательного имиджа щедрой корпорации. Модное увлечение притягивало новые деньги, но даже малая часть их не откладывалась на случай неприятностей, и когда после «черного понедельника» щедрость иссякла, оказалось, что никаких запасов нет. Единственными компаниями, способными спокойно строить планы на будущее, оказались немногочисленные государственные зрелищные учреждения во Франции и в Германии, а также такие опирающиеся на плутократию театры, как Глайндборнский и Метрополитен-опера.

20 * Чипсайд (Cheapside) — улица офисов в северной части Лондона; в Средние века на этом месте находился главный рынок города.

В 1992 году Метрополитен столкнулась с сорокамиллионным долларовым дефицитом — эта сумма превышала бюджет следующего по величине оперного театра в США; к счастью, нашлось немало друзей, готовых

оплатить этот долг. В том же году долги Ковент-Гарден составили три с половиной миллиона фунтов стерлингов, и театру грозило закрытие. Нью-Йоркский филармонический оркестр потратил четырнадцать с половиной миллионов долларов на различные операции, связанные с текущей работой; эта сумма была покрыта богатым советом директоров. Половина бюджета Бостонского симфонического оркестра обеспечивалась частными пожертвованиями и займами. Более дешевым Лондонскому филармоническому оркестру и оркестру «Филармония» пришлось снизить зарплату артистам, чтобы выжить. Жизнь была далеко не прекрасной; неравенство стало обычным делом.

Как бы в отместку кое-где вновь потянуло феодальным душком. Напористые, не боящиеся конфликтов министры культуры — такие, например, как Жак Ланг во Франции и Дэвид Меллор в Англии, — I щедро осыпали благами любимые коллективы. «Произведение искусства — это не обычный продукт, — говорил Ланг. — Мы считаем морально неприемлемым, чтобы искусство и культуру приравнивали к коммерческой сфере. Исходя из психологических, интеллектуальных и моральных соображений, мы отвергаем эту идею» [56] . Увы, позволяя «Бастилии» и лондонскому Саут-Бэнку [57] * тратить миллионы на гонорары исполнителям, избирательная щедрость властей оставалась! слепой к нуждам региональных театров. Частные пожертвования нередко сопровождались особыми условиями. Миссис Дональд Д. Хэррингтон, вдова из Техаса, передала целое состояние Метрополитен, оговорив, что деньги будут потрачены на постановки ее любимого режиссера, экстравагантного Франко Дзеффирелли. Некая лондонская вдовушка пожертвовала миллион фунтов Ковент-Гарден, указав при этом, что средства надлежит использовать только на постановку «традиционных» спектаклей. Промышленные бароны приглашали симфонические оркестры играть на своих свадьбах, где их никто не слушал, более того — им ничего не платили и, как это произошло в одном известном мне случае, артистов даже не накормили. Музыка оказалась в полной зависимости от государственной, корпоративной и частной благотворительности, она была вынуждена жертвовать своей гордостью, а исполнители и руководство унижались, выпрашивая милостыню у финансистов и банкиров. Для последних концертные залы превратились в дополнительные торговые площадки, клубы для избранных, где завязывались знакомства и заключались сделки. Говоря словами французского мыслителя и бывшего банкира Жака Аттали, они стали «местом, которое элита использовала, чтобы убедить саму себя в том, что она вовсе не так холодна, бесчеловечна, и консервативна, как утверждают ее обвинители» [58] . Для обычных слушателей присутствие этих людей в зале становилось дополнительным отпугивающим средством. По мере того как лучшие места заполнялись нахлебниками, балконы продолжали пустеть.

21 Интервью для передачи Би-би-си «Нет денег, нет и музыки», 1994 г.

22* Саут-Бэнк (South Bank — Южный Берег) — район на южном берегу Темзы в Лондоне, где расположен отстроенный в послевоенные годы одноименный культурный центр, который представляет собой большой комплекс поддерживаемых правительством и общественными организациями учреждений культуры. В него, в частности, входят Ройял фестивал-холл, Куин Элизабет-холл, Концертный зал им. Пёрселла, Национальный театр, Галерея Хейуарда, Национальный Дом кино с музеем при нем, Библиотека поэзии и др.

23 Attali J. Nois: The Political Economy of Music. Manchester, 1985. P. 118.

А разве так было не всегда? Разве музыка не всегда в той или иной форме зависела от патронажа? — Нет, причем до самого недавнего времени. После феодальной эпохи и на протяжении двух чрезвычайно плодовитых столетий музыка была популярным искусством, и финансировалась она по большей части за счет общества. Музыканты объединялись в оркестры, существовавшие на средства от продажи билетов. Концерты были открыты для всех и доступны всем, за исключением нищих.

Опера, гораздо более дорогостоящее предприятие, финансировалась государственными чиновниками, а в Америке — советами директоров богатых компаний. Рихард Вагнер не смог бы поставить «Кольцо» без помощи короля Людвига Баварского; Джузеппе Верди получил признание в театрах, финансируемых государством. Однако их творения, завоевав успех, обошли затем мир, окупая сами себя. «Лоэнгрин» и «Травиата» были хитами, гарантировавшими полные сборы в любой сезон. «Фауст» Гуно принес целое состояние. Пуччини писал для рядового слушателя. Рихард Штраус построил виллу на деньги, полученные благодаря стриптизу в «Саломее» [59] *, и мог бы уйти на покой в пятьдесят лет и жить I на проценты от «Кавалера розы». В 1928/29 году прибыль Метрополитен-оперы составила 90 937 долларов, а на счету театра в банке лежали два миллиона [60] (сегодня эта сумма эквивалентна более чем ста миллионам долларов).

24* Имеется в виду сцена танца Саломеи.

25 НОR. Р. 150.

Еще в конце сороковых годов Ковент-Гарден мог провести сезон на государственную субсидию в 25 тысяч фунтов, а Лондонский симфонический оркестр обходился двумя тысячами. Сегодня Ковент-Гарден не может свести концы с концами, имея двадцать миллионов фунтов, а ЛСО, чтобы выжить, нужно два с половиной миллиона фунтов стерлингов в год. Стоимость живых выступлений за два поколения выросла в тысячу раз, что почти в сорок раз превышает темпы инфляции.

В 1946 году в США типичный оркестр большого города давал сорок концертов в год и приносил

прибыль. Спустя двадцать лет он играл уже сто пятьдесят концертов и тем не менее завершал сезон с дефицитом в сорок тысяч долларов. В 1991 году ему пришлось выступить двести раз, а убытки составили семьсот тридцать пять тысяч долларов [61] . При таких темпах к концу столетия оркестры прекратят свое существование. «Пять крупнейших оркестров защищены мощными финансовыми вливаниями, но многие из наших муниципальных оркестров просто не выживут», — предупреждала Дебора Борда, исполнительный директор Нью-Йоркского филармонического оркестра [62] .

26 ASOL-92, А1-А2.

27 Интервью с автором, 1992.

Когда лучший оркестр Нью-Йорка давал бесплатный концерт в Центральном парке, скептики удивлялись: «Почему они не откажутся от входной платы на концерты в Линкольн-центре, если все равно теряют по шестнадцать долларов на каждом проданном билете?» Бюджет симфонического концерта в Ройял фестивал-холле предусматривал убыток в тридцать тысяч фунтов, а в случае плохой продажи билетов и больше. Стоимость живого выступления стала заоблачной. Оркестры могли сэкономить деньги единственным способом — вовсе перестать играть. Профессиональная музыка потеряла всякий финансовый смысл.

Причин для этого краха много, но главной из них стала система звезд, которой позволили так расцвести. Находясь в сильнейших финансовых тисках после «черного понедельника», Ковент-Гарден за пять лет (с 1987 по 1992 год [63] ) более чем в два раза повысил гонорары артистам — при инфляции в 30 % это увеличение составило 125 %. В 1986 году американские оркестры потратили 253,4 миллиона долларов на солистов и приглашенных дирижеров, а через те же пять лет — вполовину больше [64] . Прямым следствием этого стал дефицит в размере двадцати трех миллионов долларов, повисший на оркестровом сообществе в 1991 году. В любой другой отрасли можно было бы заморозить выплаты артистам, как самую крупную статью расходов. Но звезды и их агенты держали зрелищные учреждения за горло и твердо верили, что всегда найдется кто-нибудь, кто сможет оплатить их счета. До сих пор они в целом оказывались правы. Однако оркестры в Европе и в Америке стали распадаться, и мир классической музыки, затаив дыхание, ждет краха какой-нибудь крупной компании. Многие прославленные театры действительно оказались на грани закрытия.

28 «Classical Music» 13 March 1993. P. 3.

29 ASOL-92. P. 11–13; Mayer M. The Met: 100 Years of Grand Opera. London, 1983. P. 335; «Opera News», Oktober 1992. P. 4.

Во имя спасения своих рабочих мест низкооплачиваемые оркестранты вынуждены соглашаться на еще большее снижение оплаты, чтобы субсидировать за этот счет высокие гонорары дирижеров и солистов, а также комиссионные их агентам. Музыканты оказались в клещах. Если не приглашать известных исполнителей, не придет публика, и оркестр обанкротится; однако каждая звезда стоит столько, что оплата ее выступления ставит оркестр на грань вымирания. Некоторые разумно мыслящие дирижеры отдают себе отчет в этом, но они являются всего лишь достойным исключением. Леонард Слаткин [65] *, художественный руководитель Национального симфонического оркестра в Вашингтоне, распорядился, чтобы агент снизил его обычный гонорар. «Я решил получать меньше, — объяснил он, — потому что хочу работать еще двадцать лет и хочу при этом, чтобы у меня было кем дирижировать. Ведь если мы будем продолжать в том же духе, оркестров вообще не останется» [66] .

30* Слаткин (Slatkin) Леонард (р.1944) — американский дирижер и композитор. Учился в Джульярдской школе. Дебютировал в 1966 г. С 1968 г. работал с симфоническим оркестром Сент-Луиса, став в 1979 г. его главным дирижером. В 1996 г. возглавил Национальный симфонический оркестр в Вашингтоне, а с 2000 г. — симфонический оркестр Би-би-си. Исполняет обширный репертуар, активно пропагандируя современную американскую музыку.

31 Интервью с автором, июнь 1992.

Нельзя недооценивать влияния высоких гонораров на стоимость билетов. В 50-е годы место на галерке в Ковент-Гарден стоило столько же, сколько две кружки пива, а стоимость других мест была сопоставима со стоимостью романа в твердом переплете — два шиллинга и шесть пенсов на верхнем ярусе или фунт в партере [67] . Сегодня входной билет стоит восемь фунтов, «дешевые» билеты — тридцать пять, а лучшие места — ни много ни мало — от ста двадцати до двухсот тридцати пяти фунтов стерлингов. Во многих европейских театрах наблюдается та же картина. Молодые люди, только начавшие зарабатывать, не могут позволить себе регулярное посещение концертов или оперы. Выдающиеся оперные спектакли с участием лучших из ныне живущих певцов стали привилегированными событиями, на которые всегда могут попасть богатые завсегдатаи и их друзья, а посторонним вход заказан. Хочешь послушать Паваротти? А ты знаком с кем-нибудь, кто проведет тебя в зал?

32 White E. W. The Rise of English Opera. London, 1951. P. 204.

В концертных залах центральные ряды зарезервированы для представителей корпораций, а молодым любителям музыки позволено сидеть лишь где-нибудь подальше. В результате они в меньшей степени ощущают свою сопричастность происходящему, получают меньше удовольствия и реже стремятся снова прийти в зал. Лучшие места в Лондоне стоят до восьмидесяти фунтов стерлингов, в Токио — до двухсот пятидесяти. Моральный фундамент музыки — неотъемлемая демократичность ласкающего слух звучания, которым могут наслаждаться все, независимо от положения или образования, — был бездумно разрушен. «Концерт, завершающий все концерты», уже начинается…