Кто услышит коноплянку?
Шрифт:
– Как не понять. Спасибо. Ты помнишь, что я тебе про твой лоб говорила? Забудь. У тебя лбище, Шурик. И вообще, ты голова... Это квартира Петровой? Аллу Ивановну, пожалуйста. Алла Ивановна, вас Юля Селиванова беспокоит. Юля. Помните, я маникюр вам делала... Алла Ивановна, я вас беспокою вот в какой связи. Подруга ко мне приехала. Два года с мужем в Сингапуре жила. Он у нее бизнесмен. Привезла косметику. Один крем - просто чудо. Подруга говорит, это последний крик, до нас он не дошел еще. Крем делают из цветка, который растет только на острове Ява, в Индонезии. Увы, крем немного не для моей кожи, скажем так. А для вас
– Ну вот, - возвращая телефон, сказала Юля.
– Теперь мне Алла Ивановна всю родословную расскажет - и свою, и Софьи Николаевны.
– А какое она добро тебе сделала?
– Никакого.
– Что ж ты тогда сказала...
– Наивный. Ты бы вместо детективов Карнеги читал.
– И что он такого умного написал?
– Он написал, что в сердце льстец всегда отыщет уголок.
– Ха-ха, это дедушка Крылов написал.
– Не важно. Скажи я, что всем в жизни ей обязана, эта дура, думаешь, не поверила бы? Так человек устроен, мой дорогой Шурик. Ладно, мне пора. Надо еще крем этот чудодейственный достать.
– Ну даешь, - Шурик был в восхищении.
– Ты мне нравишься.
– Честно говоря, ты мне тоже.
– Опять Карнеги?
– Да нет, в отличие от того же Гришани у тебя мозги работают. К тому же ты Крылова читал - в наши дни это редкость. А за идею спасибо.
– Не за что, - скромно ответил Шурик.
– Можно еще один вопрос? Напоследок.
– Можно.
– У тебя... есть кто? В смысле мужика.
– Шурик, у тебя началось головокружение от успехов. Не так быстро, хорошо? Об этом в следующий раз.
– Я подожду. Я терпеливый. Но Юля этих слов уже не слышала. Она спешила: Алла Ивановна ждала чудодейственный крем.
Глава двадцать первая
"Ынторсура-Бузэулуй. Ынторсура-Бузэулуй" - из головы почему-то не выходило странное название городка из Атласа мира. Вчера Киреев весь вечер вместе с Лизой смотрел атлас. Фантазировали, где можно побывать, какие города посмотреть. Там они и нашли этот городок - то ли румынский, то ли болгарский. Лизу название рассмешило, а ее папа сразу сочинил: Ынторсура-Бузэулуй:
Раз приехал - не балуй. В игру включились все, даже Наталья Михайловна: В городке Ынторсура
Дорогая микстура. Но все это было вчера. Вчера, а значит, в прошлом остались и теплый свет ночника, и негромкий перебор гитары, и какой-то по-детски открытый смех Натальи. Сегодня Киреев стоял у дверей кофейни. У него уже не было дома, не было угла, который он мог бы назвать своим. Киреев уезжал, сам не зная куда. Мимо него проходили нарядно и со вкусом одетые люди. Михаил Прокофьевич в неизменном свитере чувствовал себя среди них не очень ловко. Видавший виды рюкзак, в котором лежал сухой паек, смена одежды и несколько книг, только усиливал картину. Ему стало казаться, что все смотрят только на него. Софьи еще не было, и Киреев уже всерьез подумывал над тем, чтобы повернуться и уйти. Чтобы как-то занять себя, он достал записную книжку, вырвал из нее листок. Листок был чистый, розового цвета. Так и захотелось что-то написать на нем. Чтобы не мешать прохожим, Киреев отступил к самой стене дома. Сначала он написал большое "Я". Ему стало вдруг безразлично, смотрят ли на него, что думают, кем считают. Время тоже потеряло над ним власть: Киреев думал, что прошло несколько минут, на самом же деле полчаса прошло от первой написанной буквы "Я" до последнего слова - "Бога". А все стихотворение получилось вот каким: Я уйду в неясный день,
Там в долине плачет птица. Может, это - коростель?
Может, это только снится? Или ночью, в час глухой
Я уйду, забыв потери, И оставлю за собой
Старый дом и скрипы двери. Этот скрип - вздох обо мне
Ничего уже не значит, Засмеется дочь во сне,
Под подушкой крестик пряча. Только должен я уйти
В час любой, в пургу и слякоть, Будут грозы на пути,
Будет в ивах ветер плакать. Или это коростель
Все зовет меня в дорогу? Я уйду в неясный день,
Чтоб найти себя и Бога. Кто-то тронул Киреева за рукав.
– Можно вас отвлечь? Перед ним стояла, улыбаясь, Софья. Просто стояла и улыбалась, а ему показалось... Впрочем, он и себе не решился бы сказать о том, что ему показалось в это мгновение.
– А я уж испугался, что не придешь.
– Правда? Извини, попала в "пробку". Что, пойдем? Неожиданно улыбка сошла с его лица. Он как-то неуверенно затоптался на месте.
– Михаил, что-то случилось?
– Даже не знаю, как сказать... Посмотрел на нас со стороны...
– Знаешь, а мне понравилось, с каким достоинством ты вел себя тогда у Аллы. Хотя... Белая куртка с серым свитером - это, прости, нечто. Хорошо, что ты ее сейчас не взял.
– Она в рюкзаке лежит.
– Понятно.
– С достоинством, говоришь? Я и сейчас весь одно сплошное достоинство. Разве не заметно?
– Почему же стесняешься тогда? Мы ведь не на прием к английской королеве пришли.
– Я не стесняюсь. Просто вдруг подумал, что тебе неловко будет со мной. Софья посмотрела на Киреева долгим взглядом. Он успел заметить, что, когда что-то привлекало ее внимание, взгляд становился долгим-долгим.
– Глупости, - наконец сказала Воронова.
– И вообще, я сегодня поднялась в такую рань, что мне пора выпить хорошего кофе.
– А где икона? Софья молча показала ему на пакет, который она держала в руке.
– Здесь? Я и не подумал.
– Почему?
– Не знаю.
– А в чем ее надо носить? Он промолчал.
– Вот и я не знаю. Пошли? Через несколько минут они уже сидели за столиком и пили кофе.
– Как кофе, нравится?
– Нормально.
– Слушай, я ведь и обидеться могу. Нормально!
– Почему? Ведь не ты же кофе варила.
– Но я тебя сюда привела.
– Понял. Я в жизни не пил ничего вкуснее. Только чашки маленькие очень.
– А ты привык кружками свой растворимый хлебать.
– Слушай, я ведь и обидеться могу. Хлебать. Я русский человек. Мне надо всего много.
– Русский человек, мне можно задать тебе вопрос?
– Когда спрашивают разрешения, я начинаю волноваться. А мне это вредно.
– Я серьезно.
– Тогда задавай.
– Ты очень странный. Вот идешь, сам не зная куда. Квартиру продал. Вместо того чтобы лежать в больнице и лечиться - ходишь по каким-то дням ангела к маленьким девочкам...