Кто взял фальшивую ноту?
Шрифт:
Ребята рассмеялись, а я поплелся к выходу. Но Геннадий Максимилианович остановил меня и, обращаясь ко всем, сказал:
— Отправляйтесь-ка в мой кабинет. Я скоро приду.
Он куда-то исчез, а мы пошли в его кабинет. Настроение у нас, признаться, было не очень-то хорошее.
— Не примут, вот посмотрите! — сказал Костя. — И зачем ты, Васька, заладил про измены и перемены? Что, ты без этого не мог обойтись?
— Ну, и ты хорош! — не остался в долгу Васька. — То пищал, как поросенок, то ревел, как бык. За такое
— А по-моему, — сказал Сережка, — нас с руками и ногами возьмут. Думаете, к ним каждый день приходят добровольцы?
— Особенно Федю возьмут, — сказал Васька. — Прямо схватят да еще спасибо скажут.
— Да-а, Федя был хорош! Гудел про бухенвальдский набат…
— Еще завел «Дубинушку»…
— По голове бы его этой дубинушкой…
— А я… — начал Гриша.
— Ты лучше помалкивай… — проворчал Васька. — Чего ты полез со своей дурацкой интермедией? Где ты ее выкопал?
— Тетя Соня водила меня на концерт. Там много всяких выступало. Тетя Соня смеялась. И я тоже смеялся.
— Эх, жаль, нет Женьки!.. — вздохнул я. — Он бы что-нибудь обязательно придумал.
Только я это произнес, как услышал: кто-то скребется в окно. Женька!
— Нас не примут! — заорали мы в несколько голосов.
Женька погрозил нам кулаком, а сам полез ногами на карниз.
Через мгновение голова его протиснулась в открытую форточку.
— Что делать, Жень? — спрашиваю. — Нас не примут…
— Я тебе покажу, что делать! — ответил Женька. — Зря, что ли, мы доставали музыкальные инструменты?
— А если все-таки не примут?
— Как только придет директор, начинайте петь хором «Я люблю тебя, жизнь». Это здорово получается.
— Здорово? — сказал Васька. — Один раз нас здорово погнали. Чуть милицию не вызвали.
— Мало ли что! — ответил Женька. — Они ничего в музыке не понимают. Им лишь бы выспаться…
Вдруг в кабинет вошел Геннадий Максимилианович. Женька исчез так же внезапно, как и появился.
Увидев Геннадия Максимилиановича, мы почему-то не решились последовать Женькиному совету. Лишь наш бесхитростный Гриша заорал во все горло. Он голосил изо всех сил, да так, что глаза у него вылезли на лоб. А мы готовы были провалиться сквозь землю.
Но Геннадий Максимилианович не перебивал Гришу. Он выслушал все до конца и сказал:
— А говорил, что не знаешь ни одной песни. И поешь правильно, и ритмично, и даже музыкально. Молодец! А то у меня появилось сомнение: принимать ли тебя в школу?
— А нас? — чуть ли не шепотом спросил я.
— Вы все зачислены.
Я чуть не подпрыгнул от радости.
— А когда мы начнем заниматься?
— Завтра же и начнете. Татьяна Васильевна включит вас в расписание. А пока попросите родителей зайти ко мне для исполнения некоторых формальностей. Да и познакомиться мне с ними не мешает. Что касается выбора музыкальных инструментов — все как будто ясно. Вася будет учиться на виолончели, Костя — на контрабасе, Сережа — на скрипке, Федя…
— А я? — нетерпеливо воскликнул Гриша.
— Губная гармошка отменяется. Мы тебя научим играть на скрипке…
— Не-е-тушки, — возразил Гриша. — Мне нужно обязательно на букву «Г», а то Женька заругает…
— Какой Женька?
Васька ущипнул Гришу.
Гриша ойкнул и ответил:
— Не знаю, какой. Только обязательно на букву «Г».
Геннадий Максимилианович поманил к себе Гришу и голосом, которым обычно рассказывают сказки, произнес:
— Давно-давно на Руси бытовал музыкальный инструмент на букву «Г». И называется он теперь… скрипка.
— Как так? — удивился Гриша.
— А вот так: в старину скрипку называли «гудок». Берись за скрипку. Не пожалеешь. У нее прекрасный тембр и сильное звучание…
На этом наша беседа с Геннадием Максимилиановичем кончилась.
Мы выбежали из школы.
На «Площадке встреч» нас ждал Женька.
Васька, конечно, не удержался, чтобы не похвастаться:
— Сам директор сказал про меня: «Талант!» А вы говорите — толстый. Если я был бы похудее, то, может, и таланта не было бы.
А Гриша восторженно кричал на весь двор:
— Я знал, что меня примут! Я знал, что меня примут Васька мечтательно продолжал:
— Отец обрадуется! А то все: «Полжизни на тебя тратишь, а ты бездельничаешь!» Теперь увидит, как я на виолончели буду трудиться.
— Мой дед тоже будет на седьмом небе, — протянул Сережка. И было непонятно — сам-то он рад или нет.
— Ладно, я пошел, — сказал Костя. — Некогда мне тут с вами лялякать…
Это послужило сигналом. Все заторопились домой, чтобы поделиться приятной новостью с родителями.
Лишь я не ушел. Я видел, каким одиноким и покинутым стал вдруг Женька. «Эх, — думаю, — и почему же люди у которых радость, в этот момент забывают, что другим, может, не так уж хорошо и их нельзя оставлять одних?»
А Женька, ни слова не говоря, повернулся и тоже пошел прочь.
— Женька, подожди! — крикнул я ему вдогонку и хотел последовать за ним, но вдруг вспомнил, что из-за Гришиной болтовни Геннадий Максимилианович ничего не сказал мне о моем фаготе.
И я помчался обратно в школу.
ФАГОТ ИЛИ КЛАРНЕТ?
От Геннадия Максимилиановича я узнал, что класса фагота в школе еще нет. Собираются открыть, но только на будущий год.
— Не хотелось бы тебя огорчать, — сказал он мне. — Но раз ты настаиваешь на фаготе, то придется отложить. Будущий сезон не за горами.
«Ждать целый год? Ни за что! Соглашусь играть на чем угодно, а времени терять не буду!»
— Можно мне играть на флейте? — попытал я счастья. «Какая, — думаю, — разница, все равно с „фе“».