Кубок Нерона
Шрифт:
Я дважды перечитал записку. Улыбнулся, глядя на ее решительный округлый почерк — так и брызжет энергией. Но улыбка тотчас погасла. Я вспомнил о другом письмеце, полученном совсем недавно. О записке, которую мне написала Астрид, перед тем как исчезнуть.
Я не спеша оделся. Черкнул несколько слов, положил листок на ночной столик, а потом пошел к себе. Долго–долго стоял под душем, заказал завтрак и поел, устроившись за маленьким столиком возле балкона. Небо было ясное, солнце сверкало в альпийских снегах на том берегу озера. Там далеко высилась величественная громада Монблана. Домой я не торопился, вполне можно побыть здесь денек–другой, покататься с Джейн на лыжах. Скорей всего, я
При мысли о Джейн я улыбнулся. Длинные красивые волосы, которые легонько щекотали мою грудь и лицо, когда она ночью склонилась надо мной. Большие, серьезные глаза. Хотя в самой глубине души у меня еще гнездились представления, заложенные в детстве, в старом пасторском доме в Вибю, где мой папа–священник старался привить все менее и менее внимательным ребятишкам христианские добродетели. Иначе бы я, наверно, не видел во сне змей, которые охотятся за мною в густых темных лесах. Фрейд много чего извлек бы отсюда. Грех, искушение. Женщина и змей.
Одно меня злило — что я так промахнулся насчет женевского банка, что интуиция так меня подвела. Я отломил кусочек свежего поджаристого рогалика, намазал маслом и джемом, запил холодным, только что приготовленным апельсиновым соком. South Pacific Bank — именно так назвала его Астрид на пленке. В эпизоде с дорожными чеками, а потом добавила: дескать, лучше бы она отправилась на какой–нибудь остров в Тихом океане. Потому я и запомнил название банка. Ведь если пленка содержала некую зашифрованную информацию, то наверняка нужно было искать ее среди разговорных фрагментов, а не в песнях. И единственное, что мало–мальски заставляло призадуматься, была ссылка на некий банк в Женеве. Однако я, видимо, ошибся. Ладно, проверю последний раз для очистки совести, чтобы уж до конца исчерпать все возможности.
Я достал из–под кровати чемодан и вытащил оттуда старый школьный словарь. В Женеву я его прихватил на всякий случай. С французским у меня скверно, да и раньше, в школе, я был в нем слабоват. Так что проверить надо — хорош я буду, если упущу разгадку, оплошав во французском.
Старая, растрепанная книжка в красном переплете — словарь Теклы Хаммар. Сколько раз в трудную минуту он был моим товарищем. Вечерами накануне письменных контрольных. За нудной зубрежкой уроков и на письменных работах в зале гимназии в Эребру. Хотя больше всего пользы он принес этим солнечным утром в Женеве. Потому что, открыв словарь, я обнаружил, что тихоокеанские острова по–французски называются Океанией. Я уже встречал это название, но не задумывался над ним, поскольку оно казалось мне неподходящим. Но ведь расчет наверняка и был на то, чтобы человек, случайно прослушавший пленку, не догадался сразу, о чем речь.
Все верно. На сей раз память меня не подвела. Вот он — в длинном перечне под рубрикой «Banques et caisses d’epargne» [53] . Между «Banque Occidental pour rindustrie et le Commerce» и «Banque Orca SA». Мой банк. «Banque l’Oceanie», а рядом аккуратно указаны адрес и номер телефона. Вдобавок это недалеко от гостиницы. Через мост и наискосок направо, судя по туристской карте в папке на письменном столе.
Правда, в холодных солнечных лучах на мосту мой триумф померк. С чем я туда явлюсь? С наклейкой от античного кубка и удачной догадкой? Спору нет, тихоокеанские острова называются «l’Oceanie» — «Океания», и банк такой в Женеве есть, но ведь это отнюдь не гарантия, что именно там лежат сокровища свергнутого диктатора. Однако выбирать не приходится. Так или иначе я должен пойти туда и попытать счастья, рискнуть, а потом уж можно и обратно в Стокгольм.
53
«Банки
Если банк у Королевского сада напоминал улей, то Банк Океании — храм. Серьезные люди в темных костюмах сновали по коридорам и закоулкам с толстыми и тонкими папками. Дамы в сером и коричневом сидели за пишущими машинками и дисплеями компьютеров — вылитые учительницы начальных классов времен моего детства. Ни громких голосов, ни неуместной спешки. Храм мамоны. Единственное, что наводило на мысль об Океании, была фреска на дальней стене, изображавшая тихую лагуну, в чистые воды которой гляделись высокие пальмы.
Я подошел к пожилому сотруднику, сидевшему за длинной стойкой чуть в глубине «храма». Он вопросительно взглянул на меня поверх пенсне в золотой оправе.
— Oui, Monsieur? [54]
— Я по поводу счета. Цифрового счета.
Вопросительная мина сменилась улыбкой, в глазах мелькнуло заговорщицкое выражение.
— Понимаю, мосье. Вы хотите воспользоваться нашими услугами, чтобы соблюсти максимум секретности при передаче вклада.
— Не совсем так. Я хотел бы получить деньги.
54
Да, сударь? (фр.)
Ах вот что. Секунду.— И он куда–то позвонил.
Через несколько минут к нам вышел невысокий мужчина, похожий на метрдотеля из тех, что служили в солидных гостиницах лет этак тридцать назад.
— Добрый день. Мое имя Дюпон. Я руковожу здесь небольшим отделом, который занимается такого рода операциями.
Он едва заметно поклонился, потер руки, словно предвкушая роскошный обед, и жестом пригласил меня в контору.
Мы сели у длинного стола заседаний. Он выжидательно смотрел на меня. А я нервничал. Вдруг моя догадка, мой shot in the dark пробьет мимо цели — что тогда? Явится полиция и арестует меня за обман? В нынешней ситуации это мне совершенно ни к чему. Меня подозревают в двух убийствах, а я тайком выехал из Швеции, купив билеты на чужое имя. И летел через Лондон, вместо того чтоб воспользоваться прямым рейсом или хотя бы обычным путем через Цюрих. Да и сцапают меня при попытке снять деньги с фальшивого счета. Тут даже Калле Асплунд не выручит.
— Речь идет об одном счете,— сказал я и кашлянул.— Я поместил у вас некоторые суммы...
Я достал бумажник и подал ему листок гостиничной бумаги, на котором черным фломастером аккуратно записал тот номер. Я вообще предпочитаю фломастеры шариковым ручкам, ведь почерк у меня и так ужасный, а тут еще шарик скользит по бумаге, словно по льду. Кстати, памятуя о разговоре со стокгольмским прияте–лем–банкиром, я предусмотрительно надел темный костюм. Строгий темный костюм, белую рубашку и скромный галстук.
Он взял листок, внимательно и серьезно прочел цифры. Посмотрел на меня.
Сердце готово было выскочить у меня из груди, во рту пересохло. Неужели он сейчас вызовет охранников, а там и полицию?
Дюпон встал и с листком в руке подошел к большой стальной двери на длинной стене кабинета. Повернул диск наборного замка. Дверь отворилась, пропуская его, и закрылась вновь.
Но опасность покуда не миновала. На столе красного дерева стоял графин, и я налил себе воды. Вкус был затхлый. У других его клиентов совесть, похоже, чище, чем у меня, им не нужно было пить ради успокоения нервов. Может, коротышка–директор ушел нарочно, чтобы позвонить в полицию? Может, побоялся звонить при мне — вдруг я вооружен?