Кучум
Шрифт:
— Хозяин мне велел на глаза им не показываться, — сипло выдохнул Николка.
— А мне он ничего не говорил. Князь на дворе у себя хозяин, а будешь мне поперек дороги становиться, в кусты скину и обратно пехом отправлю.
Николка понял, что Василий не шутит, и промолчал.
Навстречу им вышел хозяин постоялого двора в рыжем полушубке, накинутым поверх холщовой серой рубахи и, увидев княжеский герб на дверке возка, начал низко кланяться, приговаривая:
— Милости прошу господ пожаловать ко мне. Размещу в лучших комнатах, коней отборным овсом
Ермак вошел в переднюю большую комнату и успел заметить, как за перегородкой скрылась девичья фигура, и один из стрельцов тотчас закрыл за ней дверь и уставился на вошедшего.
— Кто такие? — настороженно спросил он.
— Атаман казачий Василий Тимофеев, — он решил не называть себя полным именем. Чем-то не понравился ему стоявший у двери стрелец. — А вы кто будете?
— Стрельцы царские. Али сам не видишь? — злобно ответил тот.
— Далеко ли едете?
— Ты бы, казак, поменьше спрашивал, побольше молчал.
Двое других стрельцов сидели на лавке, двое прохаживались по комнате, настороженно поглядывая на Ермака. У стены стояли в ряд их пищали. Заскрипела дверь и вошли Трофим с Николкой, а следом и хозяин.
— Сейчас баба моя щи в печь поставит, ужинать станем, — он торопливо прошел на другую половину дома, откуда слышалось погромыхивание посуды, потрескивание дров в растапливаемой печи. Люди Барятинского сели на лавку и молча разглядывали угрюмых стрельцов. Старший из них не садился, а стоял возле закрытой двери, даже позой своей выказывая недовольство появлением незваных гостей.
Василий, которого князь Петр Иванович не посвятил совершенно в свои планы, не объяснил, кого и зачем они должны выслеживать, испытывал то ли неловкость, то ли легкое раздражение, что не знает истинной причины своей поездки. Он решил каким-то образом прояснить обстановку, начал издали:
— Я вот к войскам направляюсь, к Ливонской границе еду. А вы не туда же направляетесь?
— Чего-то ты, казак, не в ту сторону ехать кинулся. Эта дорога на Суздаль ведет. Ливония совсем в другой стороне. Не заплутал ли случаем? — насмешливо ответил ему старший из стрельцов.
— Да мне еще по делам своим заехать надо в одно место, как раз под Суздалью. А потом на Ливонию поверну.
— Пока ездишь, шляешься, глядишь, и война закончится.
— Успею повоевать, — сделал беззаботный вид Василий, — на мой век войны хватит.
— Это точно, — поддержал его кто-то из молодых стрельцов, — войны на нас всех хватит и еще останется.
— Так, значит, не в Ливонию едете, — как бы подвел итог разговору Ермак, — жаль, жаль. А я думал, по пути будет, вместе оно сподручнее ехать.
Но стрельцы ничего не ответили и лишь глянули на старшего, продолжавшего стоять возле дверей. Вскоре хозяйка принесла огромный чугун со щами, все вместе сели за стол, а Василий заметил, как хозяйская дочь понесла в дверь небольшой глиняный горшочек, из которого шел пар. Значит, женщина, которую так упорно скрывали стрельцы, находится на другой половине и не выйдет к остальным.
Утром,
— Трогай, — крикнул тогда Ермак Трофиму, но как только они выехали за ограду, выскочил из возка и побежал обратно к воротам. Немного подождав, он увидел, как стрельцы вывели на крыльцо двух женщин, закутанных в черные платки до самых глаз, и, торопливо открыв дверцу возка, оглядываясь по сторонам, посадили их туда, закрыли дверцу на засов снаружи и неспешно стали выезжать со двора. Двое верховых ехали впереди, двое — сзади, а старший — подле самого возка. Василий отметил, что перед этим они насыпали на ружейную полку свежий порох, проверили висевшие у седел фитили.
Он быстро догнал поджидавших его Трофима с Николкой, который пытался что-то сказать ему, но Василий отмахнулся, а запрыгнув в возок повозки, велел погонять.
Также прошла и вторая ночь, и третья. Василию ни разу не удалось разглядеть лиц женщин, которых сопровождали бдительные стрельцы. И хоть князь Барятинский не давал ему никаких указания на этот счет, и скорее даже осудил бы его желание вызнать имена женщин, увидеть их, но он просто не мог действовать вслепую.
Тогда он решил попытать счастья ночью и попробовать пробраться к пленнице, а иначе как пленницей при столь усиленной охране она быть не могла. Хотя он понимал, что вряд ли удастся, не разбудив кого-то из стрельцов, проникнуть к женщинам и переговорить с ними. Испугавшись, они поднимут крик, перебудят охрану. Но другого выхода у него не было.
Однако, помог случай. Уже на четвертый день к вечеру они догнали возок, у которого отпало колесо, и возница стоял рядом, сокрушенно качал головой, беспомощно разводил руками, объясняя что-то старшему. Когда они подъехали ближе, то Ермак выскочил на дорогу и поинтересовался, не нужна ли помощь.
— Проезжайте, без вас справимся, — ответил старший, но, видно, передумал и спросил, — а не могли бы вы уступить нам свой возок до ближайшего селения?
— А как же мне быть? — сделал удивленные глаза Ермак.
— Ты, казак, можешь и верхом проехаться. Что-то я раньше не видел, чтоб казаков в княжеских каретах возили. Подозрителен ты мне. Не отстаешь, за нами тащишься.
— По такой дороге больно не разгонишься. А что княжеская карета, то ты правильно заметил. Мы с князем Барятинским почти что родня. Вот он и одолжил мне возок свой. Что тут такого?
— Ладно, ты мне зубы не заговаривай, а садись на коня и поезжай вперед. В первой же деревне найдем кузнеца и вернем тебе твою колымагу.
— Я бы рад уступить тебе свой возок, но после ранения не могу садиться на коня. Рана пока не зажила.