Куда глядят глаза василиска

Ипатова Наталия Борисовна

Если бы он не лежал так далеко, в самых ногах кровати, Рэй, пожалуй, рискнул бы его погладить.

* * *

— С Хайпуром вышло грязное дело!

Рэй оторвал голову от подушки и оглядел потонувшую в вечернем сумраке комнату с явным намерением сообщить брауни, что это не его ума дело. Но желтые огни глаз того были погашены, и он крепко спал, свернувшись на одеяле меховым клубком. В пасти камина слабо рдели угли. И кто это сказал? Рэй подумал, что ему померещилось, и снова с облегчением закрыл глаза.

— Нет, я на самом деле с тобою разговариваю.

Рэй повернул голову в ту сторону, откуда, как ему казалось, доносился этот негромкий голос.

Его глаза расширились, и он бы присвистнул, если бы у него на то были силы.

— Какой занятный бред!

— А кто сказал, что в бреду нет ни капли смысла?

Он удостоился чести беседы со своим собственным мечом, валявшимся на столе там, куда он его бросил, когда убедился, что брауни не намерен ему вредить. Меч глядел на него глазами чайки, украшавшей гарду, и тускло светился сквозь покрывавшие его грязные пятна.

— Черт! — сказала Чайка. — Во что ты меня вляпал?

— Дай мне придти в себя, — возмутился Рэй, — и я честь-честью собственноручно тебя вычищу.

— Как у тебя все просто. «Вычищу!» Да я осквернен!

— Или я здорово ошибаюсь, — съязвил Рэй, — или ты — оружие?

— Да, мне придана такая форма. Но, между прочим, у меня имеется и содержание. И я имею право на собственное мнение. В Хайпуре было грязное дело. Ты устроил там форменную резню и, знаешь ли, после всего этого ты мне решительно разонравился.

— Хочешь сказать, что раньше я тебе нравился?

— Раньше ты был мне симпатичен. Пожалуй, я с радостью перешел из рук Брика Готорна в твои. Там все уже было ясно, как день, а твоя сказка только начиналась. Ты брал меня в руки, когда тебя вынуждали обстоятельства. Ты был весельчаком, прятавшимся под маской Черта. А в Хайпуре, я повторяю, была грязная бессмысленная резня. Ты становишься настоящим Злом, Рэй, и меня от этого тошнит.

— Так положение обязывает, — Рэй попытался обдумать вопрос о проявлении особенностей человеческой физиологии у крестообразной металлической штуки. У него росло страшное подозрение, что он влип. — Ты — лебедь, что ли?

— Да можно сказать и так. И нечего валить на положение. Положение обязало бы тебя избавиться от Артура Клайгеля, покуда он не вошел в полную силу, а не нянчиться с ним. Ты двести раз мог подмять под себя этот их Тримальхиар, если бы действовал согласно положению. С этаким Злом, каким ты был до сих пор, вполне можно существовать бок о бок. Но Хайпуром ты все испортил. Видишь ли… все те, кто там тусовался, это в действительности очень хорошие люди, а ты прокладывал среди них дорогу к своей маниакальной цели, как косарь. Духи, и я был в твоих руках! Среди тех вполне мог быть Александр Клайгель.

— Он же мертв…

— Но если бы был жив, то там ему — самое место. Или его сын Артур. Он тоже вполне мог искать там ума.

— Их там не было.

— Но они могли бы там быть.

— Ты служишь Добру?

— Добру и Красоте. До этого дела в тебе хранилось некое равновесие, и, служа тебе, я смел надеяться своим влиянием качнуть чаши весов в нужную сторону. Такой приз, как ты, со всею твоею силой и страстью, бесценен для любой из сторон. И в особенности то, что ты занял именно этот трон. То, что он в твоих руках, гарантировало от худшего.

— Наверное, — вздохнул Рэй, — именно этого и добивался Александр Клайгель.

— Да, братец был не из глупых. Огонь следует держать в камине. Но теперь я, право же, не знаю, что надо взвалить на чашу Добра, чтобы перевесить Хайпур. Не знаю, как я теперь смогу от души служить тебе.

— Я был бы паранойиком, — рассудил Рэй, — если бы взялся всерьез прислушиваться к голосу штуки, привязанной к моему поясу.

Меч обиделся.

— Пора кончать с этим человеческим шовинизмом, — заявил он. — Моя форма, между прочим, создавалась куда дольше, с куда большим трудом и любовью, чем твоя. Мой век несравненно длиннее, у меня было куда больше времени, чтобы набраться ума.

И, кстати сказать, среди Мечей я не менее красив, чем ты — среди людей. Так что не очень-то дери свой гордый нос, принц. И хочешь ты это слышать, или нет, а я повторяю еще раз, что в Хайпуре ты нарушил всяческую меру. И ты еще не подумал о том, что ты натворил, выпустив Зиму на волю. Ты валяешься здесь, полумертвый, за крепкими стенами у горячего очага, но ты еще не знаешь, что твое имя проклянет отныне всякая тварь Волшебной Страны.

— Я не знал, что так выйдет.

— Это уже вошло в обычай. Все твои самые крупные безобразия выходили сами собой, как побочные продукты твоей основной деятельности, тогда как сам по себе ты никому, кроме этого своего эльфа, сознательно не желал зла. Знаешь, как это называется? Ты приносишь несчастье, парень!

— Заткнись! — устало сказал Рэй.

Меч заткнулся, и хотя принц, избавленный от обличений собственного оружия, вздохнул с облегчением, он, проваливаясь в сон, все думал о том, что его молчание напоминает оскорбленную позу. Впрочем, это был всего лишь навязчивый, но занятный бред, объяснимый тем, что болезнь дала волю доселе глубоко запрятанной совести.

* * *

Он почти не помнил об инциденте, когда спустя два дня поднялся с постели. Вопреки настояниям своего мохнатого лекаря, он показался подданным, чтобы отвадить тех, кто поумнее, от дурных мыслей о захвате плохо лежащей власти. Спустя еще неделю он был почти здоров, если не считать сухого, раздирающего горло кашля, каким ему время от времени приходилось разражаться.

За окном изредка пролетали крупные снежинки, но в остальном как будто ничего не изменилось. Смерч, покружив над Черным Замком и ничего не добившись, унесся куда-то прочь, оставляя за собою протянувшуюся по земле вымороженную полосу. Зима где-то в ином месте выстраивала к нападению свои полки. Вот и дело для Светлого Совета. Рэя же сейчас волновало совсем другое. Сидение на одном месте, в четырех стенах, было глубоко чуждо его деятельной натуре. Он попытался занять себя и своих подданных подготовкой к наступающей Зиме, и это отняло у него время, но не душевные силы. Похоже было на то, что его месть истощила сама себя, как иссякает огонь, пожравший все доступное ему топливо, и он не знал теперь, за что ему приняться. Его интендантские отряды шарили по округе, заполняя подвалы Замка съестными припасами, отовсюду на огромных фурах, запряженных уцелевшими в хайпурской переделке драконами, доставляли в Замок дрова. Доставляли издалека, потому что в приступе неожиданной сентиментальности принц решил сберечь свой собственный лес. Но всех этих забот было неизмеримо мало, даже палантир — любимая игрушка! — больше не забавлял его. Постоянно настороженный, он не мог заставить себя вникнуть во что-нибудь достаточно глубоко, потому что отчаянно жаждал услышать зов. Позовет ли его, как прежде, ворон, или поведет по лесу треск сухих ветвей? Так долго не было ни того, ни другого, и ничего иного, что он уже потерял надежду на то, что Королева осознает, как она необходима ему именно сейчас. Впрочем, она всегда следовала лишь своим желаниям.

И когда этот чуть слышимый даже на пределе волшебного восприятия зов коснулся его, он побежал в конюшню, как двадцатилетний мальчишка, не став терять время даже на оседлывание Расти. Духи, он все еще не знал, что скажет ей при встрече, и надеялся только, что она поведет себя так, что слова станут не нужны.

Он миновал границу своих владений, сам того не заметив: если прежде заморозок сразу за нею сменялся благодатным теплым сентябрем, то сейчас тут было так же стыло, как везде. Опавшие листья шелестели под копытами коня, маскируя опасные ямы и коряги. Приумолкли звонкие птичьи голоса, словно этого задорного населения стало здесь гораздо меньше. Волшебная Страна ждала Зимы.