Куда глядят глаза василиска
Шрифт:
— Не бойся, они будут верно служить тебе.
— Но… она подняла к нему лицо, — что же мы будем делать все это холодное время? Нельзя же полгода провести в постели?
Рэй засмеялся, и от его дыхания затрепетал золотой локон ее челки.
— Но большую и лучшую часть этого времени — можно? Солли, я прожил семь лет в мире, где зима — обычное дело. Я знаю толк в зимних забавах. Охота по первому снегу, коньки и лыжи, снежки, снеговики и штурм снежного городка, катание с гор и в санях на тройке с бубенцами. А ты когда-нибудь целовалась на морозе? А
* * *
Она опасливо оглядывалась, косясь на нечисть, робко глазевшую на нее из углов, куда ее загнал свирепый взгляд принца. Она была очень испугана и молчалива, когда поднималась по лестнице, и с видимым облегчением шагнула через порог комнаты, где жарко пылал огонь камина, а дверь запиралась на мощный засов, но тут же с пронзительным визгом, подхватив юбки, вскочила на табурет.
— Скажи своей леди, принц, — ворчливо заявил брауни, — что если она и впредь будет так верещать, то для меня будет крайне затруднительно прислуживать ей так, как то пристало ее положению!
— Это друг, — сказал Рэй, подходя к ним обоим. — Он спас мне жизнь. Я умер бы, если бы он не выходил меня тогда, после хайпурского дела.
— Ты был ранен?
— Я был жестоко простужен.
Солли, опираясь на его руку, несмело спустилась со своего убежища.
— Тогда я ему благодарна.
Она присела перед домоправителем. Ей, в конце концов, было не привыкать. Тримальхиар опекал домовой по имени Марги, а еще раньше, в Бычьем Броде их хозяйством заведовал дух земляничной полянки.
— У тебя есть имя?
— Обычно меня зовут «Эй ты!», — сообщил ей брауни.
— Я исправлю это упущение. Я буду звать тебя Барсиком, если позволишь. И пожалую тебе голубую ленту за заслуги.
Брауни церемонно поклонился.
— Я вижу истинную Королеву. Могу я чем-то услужить?
— Поужинаем? — спросил Рэй, и, получив в ответ согласный взмах ресниц, вполголоса отдал домоправителю распоряжения. — Солли, ты хочешь чего-нибудь особенного? Чего я, быть может, не учел?
Она застенчиво улыбнулась. Застенчивость — это было так ново, и удивительно ей шло.
— Я обычно не ем так поздно, — сказала она. — Но сегодня особенный день. Я попросила бы фруктов… и меда.
Брауни и Рэй переглянулись.
— Я добавлю в список, — сказал новоявленный Барсик. — Не запирайте дверь.
С этими словами он исчез. Солли оглядела комнату.
— Все эти годы ты прожил здесь? Рэй, ты склонен не к роскоши, а к уюту.
— Здесь есть тайный ход, — объяснил он. — Вот, смотри. Очаг, окно и постель. Что еще надо одинокому мужчине?
Ее взгляд стал критическим.
— Да, очевидно, женская ножка сюда не ступала.
Она потерла руки.
— Здесь много дела для меня. И, прежде всего… Рэй, как ты обходишься без зеркала? Ты так красив, и лишаешь себя возможности лишний раз полюбоваться собой.
— Это несомненное упущение мы исправим завтра. Пока же… удовольствуйся моими глазами,
Она вспыхнула от слова «моя».
— Здесь жарко, — продолжил Рэй. — Может быть, ты снимешь плащ?
Ее рука непроизвольно стиснула капюшон под подбородком.
— Я… — она опустила глаза. — Рэй, я волосы обрезала.
— Ну и что с того? Я знаю, Арти проболтался. Ты лучше своих волос.
Глядя в ее глаза, он осторожно стянул с нее сперва одну, затем другую перчатку. Она сняла капюшон и, расстегнув застежку у горла, позволила плащу соскользнуть на пол. Она осталась стоять у камина, а Рэй опустился на табурет, не сводя с нее глаз, лишь теперь в полной мере осознавая, как она изменилась.
Она больше не была девочкой. Что ж, и ему не вернуться в свои двадцать пять. Многое за его плечами, есть о чем пожалеть. Он утратил Солли, с которой беззаботно кувыркался в стогу, ту, что была словно аромат прогретого солнцем луга. Солли больше не было. Имя этой женщины — Соль, и вспомнилось, что оно означает «солнце». И теперь это было не яростное, слепящее и само собою разумеющееся летнее солнце, но зимнее солнышко, несмелое и во сто крат более желанное.
— Рэй, — сказала она, — я чувствую твою любовь… как острый нож на горле.
Тут прибыл ужин, и деликатный домоправитель оставил их одних. Сказать по правде, за тем ужином меньше елось и пилось, чем смотрелось, говорилось и слушалось.
— У тебя жарко, — заметила Соль. — А комната невелика.
— Я так навымокал и намерзся за свою жизнь, — объяснил Рэй, что теперь стремлюсь запасаться теплом впрок.
— Но мы же задохнемся к утру.
— А я окно на ночь открою.
Она засмеялась его непоследовательности.
— Тогда комната выстынет, и мне придется утром вскочить, чтобы его закрыть. Но за ночь в окно наметет снега, и я, запирая ставень, босыми ногами встану прямо в сугроб. Озябну, и с ледяными ступнями нырну обратно. Как тебе это понравится?
— Я тебя согрею.
Оставив столик неубранным, он целовал ее затылок, расстегивая по одной пуговки на ее спине и чувствуя под руками дрожь, напомнившую ему тот давний летний день, когда он сделал ее женщиной. Ее сорочка из лилового шелка на тонких бретелях, длиной до самого пола, оказалась для него открытием, но ведь пришла Зима, и даже Королева эльфов вынуждена заботиться о своем здоровье.
— Рэй, — просяще сказала она, — я сейчас, кажется, вся сделана из одних локтей и коленей. А тебе нравятся пухленькие.
— Мне нравишься ты, — ответил Рэй, сдвигая бретельку с худенького плеча.
Она поежилась и напряглась.
— Прошу тебя… Не сегодня! Рэй… мне и так было непросто решиться приехать сюда. Пожалуйста, не трогай меня сегодня!
Рэй поднял ее на руки, отнес на постель и бережно опустил на беличье одеяло. Ее лицо было умоляющим и жалким.
— Ты позволишь мне разуть тебя? — спросил он. — А если хочешь, я уйду. В этом осином гнезде я вполне найду себе местечко на ночь. На худой конец в кордегардии сыграю с гоблинами в карты.