Куда глядят глаза василиска

Ипатова Наталия Борисовна

— Не век же сидеть ей в четырех стенах, — сказала она, обращаясь к сыну. — Ей стоит прогуливаться, поэтому мы заказали еще вот это.

«Это» оказалось парой длинных перчаток с широкими раструбами, и длинным широким плащом с большим капюшоном, наплывающим, когда его надевали на голову, почти до середины спинки. Капюшон и раструбы перчаток были отделаны все тем же пухом, создавая с платьем нерасторжимый комплект. Артур отметил про себя, что на перчатки предусмотрительно выбрана прочная ткань, которую не так легко порвать даже грубыми поводьями.

—

Да, — сказал он. — Я был неправ. Это что-то большее, чем тряпка.

Солли бросила на него быстрый взгляд из-под умопомрачительных ресниц.

— После зайди ко мне, — как бы между прочим попросила она. — Мне хочется кое о чем пошептаться с тобой, братишка.

* * *

Рэй следовал за шорохом, тихим перешептыванием сухих ветвей, чуть слышно выговаривавших его имя, с сердечным трепетом, словно юноша, добившийся первого свидания. В ее зове на этот раз улавливалась какая-то нерешительность, словно сама Королева не была тверда в своем намерении.

Он остановился там, где зов стих, в том месте, которое, по всей видимости, и было выбрано Королевой для встречи. Огляделся и мимолетно улыбнулся ее всегдашней детской страсти превращать мир вокруг себя в сказку.

Шел крупный редкий снег, и ложбинки между пучками старой сухой травы уже наполнились им, словно белыми пушистыми ручейками, как будто молоко растекалось по земле, скапливаясь в ее неровностях. Покрытый инеем лес по правую руку стоял серебряный, по левую — золотой, освещенный зимним солнышком.

Она появилась из розового сияния заката, как призрак, как безмолвный и некрепкий последний утренний сон. Медленно выступал серый в яблоках, высокий конь со светлой гривой, а на его спине восседала дама, закутанная в плащ с капюшоном. Его безупречные складки стелились по конскому крупу, смешивались с мерно покачивающимся хвостом, окрашенным алыми лучами, струились позади всадницы и коня, и сразу трудно было определить, где кончается почти волшебный плащ и начинаются завихрения розового сияния, вьющиеся позади Королевы, как шлейф, несомый закатом. Больше всего на свете Рэю хотелось броситься вперед, к ней, но чудовищным усилием воли, зная, как пуглива его возлюбленная, он сдержал себя и остался на месте, неподвижный, словно статуя из ночного мрака. Спугни он ее, и она растворится в том же сиянии, откуда появилась. Кроме того, памятуя о своем последнем проколе, он не спешил. Узкое бледное лицо в обрамлении серебристой опушки с равной вероятностью могло принадлежать и Сэсс. Впрочем, та не стала бы обставлять встречу так изысканно и давно бы уже заговорила о своем деле.

— Солли! — прошептал он, не сдвигаясь с места.

Розовый конь остановился. Тогда он спешился и сделал шаг вперед. Всего один крохотный шажок, приближаясь к ней так, как приближался бы к дикому зверьку. Потом еще один шаг… и еще, пока не подошел вплотную к ее стремени. Она молчала, глядя в его поднятое к ней лицо, и у него тоже не находилось слов.

— Ты лишил меня моей Летней сказки, Рэй, — услышал

он затем. — Что за радость править погруженным в спячку народом? Одним взмахом руки ты ополовинил мою жизнь.

— Прости. Мне говорили, я приношу несчастье.

— Рэй, — спросила она, — почему ты никогда не звал меня в свой Замок?

Это было последнее, что он ожидал услышать, а потому опешил, но она ждала ответа.

— Ты сама обставляла все свидания, Солли, и делала это чудесно. Ты так… так не вяжешься со всей той обстановкой.

— Рэй… раз уж я утратила свою сказку… возьми меня к себе героиней.

Он молчал, не веря, что она это сказала. Потом спросил:

— Ты и вправду этого хочешь?

— Хочу. А ты?

— Хочешь, чтобы я объяснился тебе в вечной любви?

Она прищурилась и повторила свое королевское:

— Хочу.

И, борясь с неожиданной сипотой, он выговорил:

— Я не могу без тебя дышать. Но, Солли… я не могу поверить, что ты пойдешь со мной… туда.

— Я уже здесь, — сказала она без кокетства. — Что мне стоит проехать несколько лишних миль? А по дороге ты расскажешь, как мы будем жить.

Ни слова более. Н шанса ей передумать! Рэй взлетел в седло Расти, держа поводья коня Солли намотанными на свой кулак. Солнце садилось, лес теснее обступал их, и голубые тени сказочных деревьев чернели на глазах.

— Я сделаю тебя очень счастливой, — сказал он. — Я научу тебя есть мясо, а от него ты быстро поправишься.

Он ощутил, как она вздрогнула в своем седле и, впервые отведя взгляд от его лица, обратила внимание на его волчью доху, меховую шапку и рукавицы. А раньше он носил кожаные одежды. Ей действительно придется привыкнуть к тому, что там, куда она идет, для того, чтобы жить, убивают.

— Хочешь ко мне в седло? — подумав, спросил он.

— Нет… — она передернула плечами. — Пока нет… — И, через минуту, чуть слышно и упрямо: — Хочу.

Рэй намотал поводья ее коня на луку своего седла и принял в объятия свою Королеву, обвившую руками его шею и, тесно к нему прижавшись, спрятавшую лицо на его груди. Может быть, от поцелуев?

— Послушай, — прошептал он, — у нас еще будут дети.

Ее пробила такая дрожь, что он пожалел о своих словах.

— Давай пока не будем о детях, — попросила Солли. — Прости… Но я пережила такую боль… Мне страшно вспомнить о том, а не только решиться пройти через это еще раз. Неужели любовь не имеет собственного значения? Неужели мы не можем делать это для себя, а не для кого-то третьего?

Рэй вызвал шар волшебного света, повисший меж ушами привычного к таким фокусам Расти и осветивший им дорогу. В его лучах лицо Королевы казалось голубым, с черными тенями.

— У меня все заново, Рэй, — сказала она. — Раньше, стоило мне протянуть руку, и яблоня, склоняясь, дарила мне самое румяное свое яблочко с верхушки. А теперь все они стоят облетевшие. И те птицы, что садились мне на руки, покинули меня ради теплых краев. Мне, видно, придется выучиться многому. А там, в Черном Замке, полно этих твоих…