Кудесница для князя
Шрифт:
Открыла глаза лишь на рассвете, когда беспощадно зашумели кмети, готовясь вскоре отправляться дальше. Кроме неё, в шатре никого не оказалось. Таскув оделась и вышла наружу,щурясь от яркого света, огляделась, но Смилана нигде не увидела – да и как, среди стольких мужей?
– Он уехал ещё затемно, – к ней подошел вчерашний стражник. – А Ижеслав просил, чтобы ты, как проснёшься, сразу к нему зашла.
В горле сразу встал липкий комок. Уехал. Она знала, что так однажды случится, но, когда случилось, оказалась не готова. Настолько привыкла за эти седмицы пути, что Смилан всегда рядом. Таскув поблагодарила кметя и направилась к шару Ижеслава.
Его уже сворачивали. А сам княжич стоял неподалеку и о чём-то говорил с одним из воинов. Завидев Таскув, улыбнулся и махнул собеседнику, разрешая уходить.
– Утра доброго, кудесница, – он легонько коснулся её локтя.
– Доброго, Ижеслав Гордеич, – она осторожно отстранилась, чувствуя неловкость. – Передали мне, что ты поговорить со мной хотел.
Княжич оглядел её лицо, чуть прищурившись, и достал из поясного кошеля оберег Смилана.
– Вот, брат просил тебе передать, – вложил его в ладонь Таскув. – И извиниться за него просил. За то, что ночью волю себе дал и наболтал лишнего.
Таскув недоуменно вперилась в оберег, не желая разуметь, к чему ведёт Ижеслав.
– Да мы, вроде, друг друга поняли…
– Нет, это ты, верно, выдумала себе что-то, кудесница, – с лёгким раздражением в голосе продолжил Ижеслав. – А между тем… Да, понравилась ты ему, но не более. Позабавиться хотел, да кто ж того иногда не желает?
Таскув тряхнула головой: всё расплывалось перед глазами от подступающих слёз.
– Но он сказал…
Княжич усмехнулся жестоко, словно глупость несусветную услышал.
– Коли Смилан не умел бы себе в угоду языком молоть, я бы к Сайфи-бию кого другого отправил. Радуйся, что ничего между вами не случилось, а иначе тебе меня в два раза горше было бы теперь слушать.
– Я не верю, что это были всего лишь слова! – упрямо возразила Таскув.
Не могло всё это быть только притворством. Хотя откуда ей знать, как оно бывает? Уж и в короткий этот путь успела предательств разных навидаться от самых близких людей.
– Совет дам тебе, как другу, – Ижеслав мягко тронул её за подбородок. – Забудь его и домой возвращайся. Как бы ты хороша и сильна ни была, а княгиней Муромской шаманка из глуши никогда не станет.
– Муромской княгиней?
Каждое слово княжича становилось всё непонятнее, словно Таскув вдруг забыла язык людей с запада.
– Да. Я после отца на его престол не сяду – свое княжество создам, – терпеливо разъяснил Ижеслав. – А значит, Смилан наследником будет. И отец никогда не допустил бы в жёны ему такую, как ты. Хоть я тебя и уважаю безмерно.
– Я услышала тебя, Ижеслав Гордеич, – прервала его Таскув, крепко сжимая оберег Смилана в кулаке.
Что ж, раз так он с ней разойтись решил, пусть так и будет. И верно, догадаться надо было, что его предложение несерьёзно. Жар в голову ударил, верно, как и ей, когда соглашалась. А в пылу желания и не такое ляпнешь. Жаль только, оберег снял, хоть и не верил с самого начала, что тот как-то его защитить сможет. Унху вон не защитил… Но всё ж, мало ли. Теперь хоть и давит обида, а тревожиться за него Таскув будет сильнее.
– Прости уж, кудесница, что так вышло, – развел руками Ижеслав. – Я в охрану тебе кметей отряжу, чтобы никакой шаман не смог навредить. Проводят до дома в целости. И серебром награжу, сколько унести захочешь...
– Серебро себе оставь, Ижеслав Гордеич. Мне оно в таёжной глуши ни к чему. А за остальное – спасибо, – она выдавила дрожащую улыбку и повернулась уходить.
– Тебе спасибо за всё, – долетели вслед слова княжича.
Таскув почти не запомнила, как собиралась. То и дело она застывала, не завершив какое-то дело, в груди тогда нехорошо делалось, и непрошенные слёзы так и норовили пролиться, суля облегчение. Но она гнала их и принималась укладывать вещи в тучан ещё усерднее. Хватит. Наплакалась уж.
Ижеслав не обманул: когда Таскув выбралась из палатки, в которой нынче так и не довелось заночевать, рядом с Елданом и Ванхо стояли еще пятеро кметей. Кто знает, будет ли достаточно их, чтобы отбиться от зырян, коль Лунег решит подкараулить где по дороге, но с ними всё ж спокойнее.
Последний раз попрощавшись с Ижеславом, хоть и не хотелось, Таскув пустила своего неизменно мерина по дороге, что вела на север. Не так уж много дней в пути провести доведётся – и увидит снова родителей. Оказывается, она по ним давно уж соскучилась, а в суете непривычных забот и недосуг было о том подумать.
Не радовала, правда, встреча с Эви и Евьей. Как они там, что порассказали остальным, как сильно очернить успели? А может и позор на себя навлекать не стали пустой клеветой.
От всех мыслей, что вдруг одна за другой заполнили голову, не становилось радостнее на душе. Каким долгим был путь. Она отправилась в него, чтобы что-то обрести, но только потеряла. Теперь всё заново начинать.
Не зря Ланки-эква советовала вернуться домой. Она снова всё знала.
Дни потянулись за днями. Чем дальше на север, тем хуже становилась погода. Холодало. Реже выглядывало солнце из-за туч, а по утрам Таскув часто посыпалась от того, что сырость пробралась даже под тёплое одеяло и заледенели ступни. Тогда она уже не могла больше спать, даже если до рассвета оставалось далеко. А в голове невольно вспыхивали воспоминания о последнем дне, когда они были со Смиланом вместе. О его ласковых руках, что касались её так волнующе. О голосе, что проникал в самую душу – никогда не забыть. И постепенно таяла обида за расставание, которое вышло совсем не таким, как представлялось. За унизительный разговор с Ижеславом после и лёгкое пренебрежение в его глазах. Пусть спасла ему жизнь, а осталась для муромского княжича такой же дикаркой, с которой лишь ночь можно провести для развлечения: необычно. Он вовсе не осуждал младшего брата за то, как тот поступил. Он его понимал.
Но это уже всё равно.
Под стать погоде, и природа кругом мало-помалу теряла приветливость. Пропадали светлые берёзовые рощи, даже бронзовые сосновники редели, уступая место тёмным ельникам. Они раскидывали в стороны густые сизые ветви, сплетались друг с другом. Иногда сквозь плотный полог не было видно неба. Да и дорога, далеко убежавшая от наезженного большака, вскоре стала больше напоминать одну из полудиких вогульских троп.
Мужи скучали: если на юге их ждали ратные дела и встреча с товарищами, то здесь – лишь безмолвие и раскисшая от дождей колея под копытами лошадей. Но они обещали Таскув сопроводить, а потому ничем ни разу не высказали недовольства.
Ещё через несколько дней путь свернул к западу, а окоём вздыбился горбами далёких гор. То и дело бросались под ноги блестящие змейки юрких речушек, что в изобилии стекали с седых склонов. И защемило в груди от предчувствия дома. Скоро места станут совсем знакомыми.
– Завтра будем в пауле, – будто невзначай вздохнул Елдан, подсаживаясь рядом на очередной ночёвке.
И посмотрел искоса. Таскув и сама знала. И почему-то стоило лишь ступить на родные земли, как потянуло назад словно невидимой привязью. А вогульский язык показался непривычным. В речи муромчан она обрела за дни пути знатную сноровку.