Кудесница для князя
Шрифт:
– Я думал, что умру. Когда очнулся среди тел убитых муромчан, – Унху потупился. – Но не знаю, как так вышло. Видно, через нашу связь твои силы питали меня. Я даже смог пойти в сторону паула остяков. Правда, недалеко забрался. И наткнулся на них, когда они пришли за убитыми воинами. Выходили меня кое-как. Я за тобой в Ижеград хотел поехать, но меня домой отправили. Сказали, мол, слаб ещё. И оказалось, что тут случилась такая беда. Я нескоро совсем оправился. А теперь в пауле мужских рук сильно не достаёт.
Он досадливо усмехнулся, поднимая взгляд. Сцепил пальцы и сильно сжал, словно решаясь на что-то. Таскув медленно, будто заново привыкая, коснулась его заросшего неровной щетиной подбородка. Самыми кончиками пальцев очертила линию губ. Он был здесь – живой – и она хотела наконец поверить в это.
Унху порывисто схватил её ладонь и поцеловал, удерживая.
– Я очень рада, что ты жив, – Таскув опустилась на землю рядом с ним, не отнимая руки.
– Я рад, что ты вернулась. Боялся, если честно, что чем-то тебя жизнь в Ижеграде увлечёт так, что ты останешься там.
Таскув покачала головой. И яростно прогнала мысль о Смилане. Он мог её удержать: и больших усилий для того не понадобилось бы. Значит, в чём-то Унху прав.
– Как я княжича излечила, так перестала быть там кому-то нужна.
– Всё ж излечила. И кто его заклял? – поинтересовался Унху, но, судя по голосу, ему было не слишком-то любопытно.
То путешествие затянуло его лишь потому, что он хотел быть с Таскув. А остальное казалось лишь досадными препонами. Пожалуй, умри Ижеслав, он вздохнул бы с облегчением.
– Его имя ни о чём тебе не скажет, – отмахнулась Таскув. – Главное, что всё закончилось.
Унху, кажется, и не услышал ничего. Он непрерывно оглядывал её лицо и медленно перебирал пальцы в своей руке. От его взгляда становилось неловко. Странно, а раньше ей нравилось, когда он смотрел так, давая понять, что никто больше ему не нужен.
– Я люблю тебя, Таскув, – проговорил охотник тихо.
Подался к ней, но она качнулась назад, не позволяя себя поцеловать.
– Мне… Нужно привыкнуть и понять, что тут случилось. Я не могу… пока.
Охотник понимающе кивнул, потянул её к себе и просто обнял. Крепко, как самого дорогого человека, которого ни в коем разе не хочешь потерять.
– Прости меня, – коснулось его дыхание шеи. – За все обиды. Я просто должен был выжить, чтобы ты меня простила.
Таскув прижалась щекой к его плечу, чувствуя, как медленно текут слёзы и впитываются в ткань рубахи.
– Давно простила.
Они замерли так, ни слова больше не говоря. Таскув пыталась понять, что осталось в душе к Унху? Что ещё их связывало теперь, кроме напоминания о ритуале в святилище Калтащ? И не нашла ответа. И от этого стало страшно.
В чум заглянула матушка, осторожно, боясь, видно, помешать. Унху нехотя отпустил Таскув из объятий, и по лицу Алейхи пробежала едва заметная улыбка: неужто теперь она не видит ничего страшного в том, что охотник рядом с дочерью и так близко к ней? А раньше отчитала бы. Да, знать, сейчас не время для того.
– Ты, верно, проголодалась с дороги? – обратила она на Таскув встревоженный взгляд. – Надо успеть отдохнуть, пока старейшины не захотели тебя увидеть.
Она прошла внутрь и захлопотала у печи в серёдке. Загремела горшками, выискивая, чем накормить Таскув. Та не стала её останавливать, хоть и была не голодна: пусть уймёт волнение мелкими заботами.
– И что теперь будет? – она снова повернулась к Унху.
Тот скрестил руки на груди, и его лицо снова обрело жёсткость.
– Вогулы хотят собрать войско, чтобы пойти на зырян. Такого подлого нападения им никто не спустит, – твёрдо и удовлетворённо проговорил охотник. – Многие паулы уже ответили согласием. Мы ждём, что скажет род Мось.
Таскув содрогнулась от одной мысли, что вновь завяжется вражда с зырянами. А всему виной лишь Лунег, который не сумел унять гнева и удержаться от мести за отказ Ойко выдать её за него замуж. Вот только что теперь от неё может понадобиться старейшинам? Даже если бы они не стали её звать, она пошла бы к ним сама.
Но долго ждать ответа не пришлось. Весть о возвращении Таскув вмиг разлетелась по остаткам паула. Люди высыпали из чумов, что многие поставили вместо погибших изб, словно случился большой праздник или несчастье. Их гомон отчетливо слышался снаружи. Алейха то и дело недовольно поглядывала на дверь, будто опасалась, что вот-вот кто-нибудь заглянет.
Скоро прибежал и соседский мальчишка – позвать к старейшинам: они уже ждали.
Унху, который будто бы боялся отойти от Таскув даже на миг, помрачнел. Словно уже знал, что они скажут. Но под строгим взглядом Алейхи ничего не возразил, лишь вышел следом и присоединился к любопытствующим паульцам. Их оказалось особенно много возле главного чума. Таскув приветственно кивала всем, но зачастую натыкалась на враждебные взгляды. Верно, многие винили и её в том, что случилось. Считали, что она бросила дом в угоду муромчанам, когда должна была остаться. Возможно, кто-то не отказался бы расплатиться одной её жизнью за жизни тех, кто погиб при встрече с зырянами.
Пожалуй, это даже было бы справедливо. В конце концов дух Ланки-эква нашёл бы себе другое пристанище.
Стараясь сбросить с плеч груз ощутимого людского недовольства, Таскув вошла в чум и тут же почувствовала, что хоть и случилось за это время многое, а кое-что осталось неизменным.
Старейшины во главе с Альвали всё так же сидели у очага, как в день появления чужаков в пауле. Как сидели когда-то их предки, решая судьбы родичей.
– Здравствуй, аги, – устало и строго проговорил Альвали.