Кухня: Лекции господина Пуфа, доктора энциклопедии и других наук о кухонном искусстве
Шрифт:
Я видел, — говорил со слезами доктор, — в глазах моих печальный опыт этого средства. Одна моя знакомая, прекрасная девушка, боясь толщины, к которой имела расположение, послушалась какой-то дуры и принялась поутру пить уксус. Несчастная не похудела, но красота ее поблекла, по лицу пошли синие пятна, кашель, лихорадка, бессонница — и наконец она умерла чахоткою в течение года. Поверьте мне, уксус нисколько не помогает; он лишь расстраивает желудок, желудок перестает варить, и человек умирает, не похудев, а высохнув. Напротив, другой мой знакомый, уже крепко толстый, поступил
Так говорил доктор Пуф, а мы, прилежные ученики, тщательно записывали его каждое слово!
Адъюнкт Скарамушев.
Лекция 22
Сиделка Ромашка Блинцы молочные с яйцами и шпинатом • Воздух в комнате больного • Гастрономия больного: бульон куриный • Бульон телячий • Суп из телячьего легкого • Суп из зелени • Из рыбы • Крем
Мой почтенный наставник выздоравливает и, надеюсь, вскоре будет в состоянии явиться пред вами, милостивые государи. Полагая, что вам любопытно знать все малейшие подробности о великом человеке, я передам вам весьма замечательный разговор доктора Пуфа с сиделкою. Распространились слухи, будто бы этот разговор происходил между господином Пуфом и госпожою Пуф, но эти слухи вовсе неосновательны; господин Пуф — человек холостой и не намерен жениться, справедливо замечая, что довольно и его одного на сем свете и что без того уже от маленьких пуфов житья нет. Итак, милостивые государи, убедитесь в том, что следующий разговор происходит действительно между доктором Пуфом и сиделкою, которую он нанял из знакомого соседнего дома на время болезни.
— Ну что, батюшка, — сказала она, — как вы себя чувствуете?
— Все еще плохо, Василиса Трофимовна, все еще плохо; слаб я очень.
Сиделка: А вот постойте, батюшка, я вас подкреплю; сварю ромашки покрепче, а вы выпейте чашечки две-три, да и больше, — как рукой снимет, а уж худа не сделает.
Доктор Пуф жестоко поморщился и сказал:
— Да что ты, Василиса Трофимовна, медицине училась, что ли?
Василиса Трофимовна: Нет, батюшка, где мне медицине учиться — я и грамоте плохо знаю…
Доктор Пуф: Ну, а как же ты лечишь?
Василиса Трофимовна: Я не лечу никого…
Доктор Пуф: Да как же ты меня потчуешь лекарством?..
Василиса Трофимовна: Да какое же тут лекарство, батюшка? Это просто ромашка…
Доктор Пуф: Если ты медицине не училась, то почему же ты знаешь, что ромашка не лекарство, а будто бы подкрепляет…
Василиса Трофимовна: Ах, мои светы, наладил свое: медицине не училась, медицине не училась! Да на что мне, батюшка, твоя медицина? Уж не один десяток я на свете живу, и не первый ты у меня больной — слава тебе Господи! — можно было из практики научиться, довольно я на моем веку насмотрелась…
Доктор Пуф: Так, Василиса Трофимовна! Да ведь и смотреть-то надобно умеючи; смотр смотру — розь…
Василиса Трофимовна: Что, батюшка, обижаешь, уж будто я и смотреть-то не умею; на то Бог глаза дал…
Доктор Пуф: Не сердись, Василиса Трофимовна, я тебе же на пользу говорю. Вот, например, ты видела, что доктор ромашку велел пить — и ромашка помогла; да как и кому помогла? В том вся штука. Вот, например, мне ромашка — сущий яд; уж у меня натура такая, что ромашки не переносит, да и к болезни моей нейдет; ну будь я в беспамятстве — ты бы в меня вкатила ромашки, а я бы, может быть, оттого и ножки протянул…
Василиса Трофимовна: Ах, батюшка, какие страхи говоришь… Уж чтобы от ромашки такая беда приключилась? Уж кто ромашки не пьет? Да живут же, не умирают…
Доктор Пуф: В этом-то и дело, Василиса Трофимовна, что ни человек на человека, ни болезнь на болезнь не приходится. Вот, примером сказать, кто блинов не ест? Верно, ты сама не раз кушала…
Василиса Трофимовна: Как же, батюшка, и сама люблю, и делать их мастерица — вот как выздоровеешь, так я сделаю тебе, пожалуй, блинцы молочные, да такие, что язык проглотишь.
Доктор Пуф ( с участием): А как ты их делаешь?
Василиса Трофимовна: Да вот, батюшка, беру я пять яиц свежих да две бутылки молока, а если одна из них сливок, и того лучше. Яйца разболтаю в молоке, да и примешаю в него три четверти фунта муки крупитчатой, да посолю, а уж из этого теста наливаю понемногу на сковороду, и выходят блинцы тоненькие, словно почтовая бумага, на языке тают. (Доктор Пуф невольно облизнулся и прищелкнул.) Вот как напеку их, батюшка, довольно, то вымажу маслом и пересыплю каждый блинок мелко рубленными крутыми яйцами, да так один на другой в форму или в каменную посудину положу, да и поставлю на печь.
Доктор Пуф: Недурно, Василиса Трофимовна, очень недурно; делает тебе честь, а мне удовольствие. Только не забывай обстригать кругом блинов края, а не то горько будет.
Василиса Трофимовна: Известное дело, батюшка, — что пригорелое, надобно обрезать…
Доктор Пуф: Да, и вот чему я тебя еще научу: пересыпать крутыми яйцами хорошо, а еще лучше вот что: ты те же яйца возьми, только сырые, — яйца три, да примешай к ним полфунта мелко изрубленного вареного шпината (в воде, с чайной ложечкой сахара), да стакан сливок; разболтай усердно, да и клади между твоими блинцами, а потом поставь в печку — уж будет на потешенье.
Василиса Трофимовна: Должно быть хорошо, батюшка, непременно испробую, должно быть хорошо, очень хорошо…
— Видите ли, господа, — сказал нам доктор Пуф по-латини, — как кухонное чувство врождено каждому человеку! Посмотрите, в какой восторг мои замечания привели это дитя природы!
Василиса Трофимовна: Ну, а что ж ты такое, батюшка, о блинах-то речь завел — я тебя перебила; расскажи, батюшка, все твои речи такие сладкие — словно пирожок с патокою.
Доктор Пуф еще раз поморщился, посмотрел на сиделку с искренним соболезнованием и потом сказал: