Кухня века
Шрифт:
Несмотря на все трудности, ошибки и даже отдельные людские трагедии, ибо выдержать суровые условия целины могли далеко не все, этот грандиозный социально-сельскохозяйственный эксперимент дал определенный положительный результат — почти треть хлеба, произведенного во всей стране, стала давать с середины 50-х годов целина (в 1956 г. там был произведен 1 млрд пудов).
Однако в последующие годы со все большей силой начали сказываться некоторые отрицательные стороны целинного хозяйства, о которых просто не подумали прежде. Это — отсутствие зернохранилищ в пунктах массового привоза зерна, гигантские расстояния до железнодорожных центров, полное отсутствие автодорожной сети, а отсюда огромные потери уже выращенного хлеба (порой
Позднее обнаружились и более существенные, практически неустранимые трудности степного земледелия: пыльные бури, быстрое иссушение и истощение пашни и как следствие этого — засухи, неурожаи, гигантские убытки и экологические катастрофы. Экстенсивное развитие земледелия оказалось делом рискованным. Но первые успехи были налицо, и они окрыляли: в первый же год целина дала 250 млн пудов зерна. А к 1958 г. валовая сельхозпродукция страны увеличилась по сравнению с 1954 г. на 50% (по земледелию — на 54% и по животноводству — на 24%). Это была внушительная победа. Она сразу же отразилась на советском общепите: во всех столовых Москвы, Ленинграда, Киева, Минска и некоторых других крупных промышленных городов хлеб стал подаваться к обеду бесплатно. Он просто стоял на столах, и его можно было брать сколько угодно.
В первые дни пораженные посетители аккуратно и благоговейно расходовали даровой хлеб, беря ровно столько, сколько требовалось каждому для еды. И это умиляло и радовало — не надо было думать о том, что может не хватить хлеба, или жалеть, что взял лишнее. Нужно было полкусочка — отламывали полкусочка, а остальное оставляли в хлебницах. Эти остатки собирали уборщицы, а для новых посетителей подкладывали новые порции свежего хлеба. Но так длилось недолго.
Уже через пару недель к даровому хлебу настолько привыкли, что его вообще перестали убирать со стола, даже в конце обеда. Стало накапливаться много ломаных и даже обгрызенных кусочков. Не съеденные вовремя целые ломтики черствели. Посетители стали пререкаться с подавальщицами, чтобы те подали свежий хлеб, а те отказывались, ссылаясь на то, что хлеб еще не съеден и его достаточно.
Спустя месяц «бесплатный хлеб» вообще стали ругать: он накапливался, перемешивался со свежим, становился невкусным, заветренным.
Многие стали обращаться с хлебом крайне пренебрежительно и расточительно: надкусив один кусок и обнаружив, что он несвежий, тут же бросали его и надкусывали другой, затем третий и т. д. Из огрызков на столах и в хлебных вазах образовывались целые груды, возле которых летом и осенью роились мухи. Словом, от недавнего умиления уже спустя всего два-три месяца после начала этого эксперимента не осталось и следа.
К концу рабочего дня в столовых, чайных, кафетериях стали появляться какие-то замызганные мужички и бабки с тележками, набивавшие «испорченным» хлебом целые мешки. Это были так называемые городские животноводы — категория людей, возникшая вслед за «даровым хлебом». Они содержали в подвалах, сарайчиках, чуланах, на балконах, лоджиях и даже в коридорах многоэтажных домов различную живность — в основном кур и поросят, кормом для которых служил «даровой хлеб». В некоторых домах этот вид животноводческой деятельности принял массовый характер, что, естественно, вызвало ухудшение санэпидситуации. Кроме того, быстро прогрессирующая алчность людей повлекла за собой прямое разворовывание «дарового хлеба» работниками общепита, которые начали продавать его содержателям живности, так что порой он и не доходил до обеденных столов.
Все эти безобразия, конечно, бросались в глаза, и ЦК газеты и органы начали получать письма с требованиями навести порядок в распределении дарового хлеба. В результате последовало постановление Бюро ЦК по РСФСР от 20 августа 1958 г. «О запрещении содержания скота в личной собственности граждан, проживающих в городах и рабочих поселках». Отменить же «даровой хлеб» Бюро ЦК не решилось, хотя этого требовали многие в своих письмах. Только после отставки Хрущева это было осуществлено под видом исправления перегибов в его курсе.
Однако отмена дарового хлеба в общественном питании все равно существенно не изменила ситуацию — всю первую половину 60-х годов цены на хлеб в стране были гораздо ниже цен на комбикорм скоту, и поэтому не только горожанам, но и колхозникам выгоднее было кормить скот готовым заводским хлебом и разными крупами (овсом, ячневой крупой, перловой сечкой), которые продавались в магазинах по очень низким (субсидируемым государством) ценам. Это привело к массовому вывозу хлеба из госторговли в городах — на село. Казалось бы, такое положение должно было привести к повышению цен на хлеб. Однако вместо этого правительство пошло по иному пути — был принят закон об уголовном наказании за скармливание скоту хлеба, муки, круп, приобретенных в госторговле. Он предусматривал либо штраф, либо заключение на один год. Но скармливание хлеба скоту не прекратилось, это массовое явление продолжалось на протяжении 20—30 лет — все 60-е, 70-е и 80-е годы, что наносило не только огромные убытки государству, но и подрывало все попытки навести порядок в сохранении продовольственных ресурсов страны, мешало улучшению общественного питания, к которому все более утрачивалось уважение, и стимулировало рваческие настроения в самых широких слоях населения. Все это мешало серьезному, прочному обеспечению продовольственного снабжения страны, нацеленному на длительную перспективу. Ибо уже первое, временное улучшение подействовало убаюкивающе и дезорганизующе. Если крестьянство хищнически и рвачески реагировало на доступность и дешевизну пищевых товаров, то в других социальных слоях развивалась та же тенденция, но в более «цивилизованной» форме.
Явное, очевидное улучшение продовольственной ситуации в стране было с чуткостью барометра зафиксировано старшим и средним поколением советской творческой интеллигенции, которая могла теперь позволить себе достаточно открыто демонстрировать в своем кругу «русское хлебосольство», то есть по-довоенному приглашать близких и знакомых в гости с обязательным кормлением, особенно в традиционные дни — на день рождения, масленицу, поминки, 8 марта, на семейные праздники и т. д. Возобновление этого обычая, вынужденно «позабытого» в военные и первые послевоенные годы, убедительно говорило о нормализации продовольственного положения, по крайней мере в этих кругах.
В своем дневнике К. И. Чуковский рассказывает о таких гостевых посиделках в 1954 г.: у патологоанатома Збарского, где в семейный праздник был накрыт прекрасный кондитерский стол с разнообразными пирожками, печеньем, пирожными, причем не забыто было и его любимое еще с 20-х годов — с кремом; у писателя Всеволода Иванова, где на масленицу, приуроченную к Дню 8-го марта, подавали, как и положено, настоящие русские блины с икрой и семгой; на поминках графа, генерала и писателя А. А. Игнатьева осенью того же года.
То же самое и в 1960 году: в феврале — блины в интеллигентной большой компании, в июле — общий чай в библиотеке для артистов, в августе — пышный ужин на даче у Бориса Пастернака.
У самого Чуковского состоялся «прием» по случаю дня рождения, на который пришли обедать 12 человек. Пищевые подарки — коробки конфет, пирожки (!) и чудесное грузинское вино — особенно растрогали писателя.
В то же время Чуковский, как чрезвычайно чуткий человек, уловил новые тенденции наступившей эпохи, идущей вразрез с идиллической картиной восстановления атмосферы старого мирного времени. Его коробила нескрываемая алчность людей, сопутствующая экономической нормализации, он с удивлением отмечает факты быстрого, «ничем не мотивированного» обогащения.