Кукловод
Шрифт:
– Войдешь?
– Кэтрин указывает головой в сторону темного коридора и сразу же добавляет: - Деймона, правда, нет.
– А где он?
– Не знаю. Он не ночевал дома, почему-то считает, что я нянька и оставил на меня ребенка Беннет. Форбс, может ты сделаешь одолжение и найдешь его? Я уезжаю вечером, не знаю, что будет с мелким и меня это, черт возьми, не касается!
– Кэтрин повышает голос к концу фразы, но потом как-то мгновенно остывает, устало опустив плечи: - Ты ведь хочешь поговорить с ним? Вот и передай это ему, если сможешь найти, хорошо?
– Да, хорошо, - я коротко киваю, Кэтрин отступает назад, закрывая дверь.
– Слушай…
– Да?
– она замирает, смотрит выжидательно. Мне трудно сосредоточиться, подобрать правильные слова, поэтому я лишь вымученно улыбаюсь и тихо
– Спасибо тебе. За все.
– Не стоит, - Кэтрин пожимает плечами, сухо кивает и тихо закрывает дверь. И правда, что это я? Слова лишние. Они ничего не изменят, никого не вернут, не снимут груз с плеч. Слишком поздно…
***
– Так и знала, что найду тебя здесь, - произношу я, опускаясь на колени перед могилой Елены. Деймон сидит, прислонившись к надгробию и невидящим взглядом смотрит на бутылку виски, которую держит в руке. Она почти пуста, янтарная жидкость плещется на дне, но, видимо, на Деймона сейчас алкоголь плохо влияет. По крайней мере, лучше ему от этого не становится…
– Нашла. Что дальше?
– Деймон хмыкает, наконец-то поднимая на меня взгляд. Сколько же муки в его глазах… Я когда-то считала, что люблю его. Верила, что рано или поздно мы будем вместе, и это принесет мне счастье. Наивная. Глупая дурочка… Судьба все расставила по своим местам. Жестоко, больно и несправедливо, через слезы и потери, но иначе и не бывает, наверное. По другому только в банальных сказках, а здесь жизнь во всем ее мрачном величии.
– А дальше я хочу, чтобы ты вернулся домой. Она умерла. Елена умерла, Деймон. Ее нет больше, ты слышишь меня?
– я намеренно делаю ему больно. Ты когда-то тоже поступал также - заставлял меня злиться, только бы не позволить полностью потеряться в отчаянье.
– Форбс, иди вон!
– Деймон делает большой глоток и зло стискивает зубы. Не хочет слышать. Знаю. Я, черт возьми, знаю, что такое боль, но порой только она одна и помогает чувствовать себя живым и делать шаг за шагом, вперед, вопреки всему, просто из-за упрямства.
– Знаешь что, Деймон? Я злилась на тебя. Да я проклинала и тебя, и свою глупость всякий раз, когда Клаус делал мне больно. Мне было так тяжело, и я убеждала себя, что ты не виноват, ведь это и правда был мой выбор, но где-то глубоко в душе я иногда просто полыхала от ярости к тебе. Мне хотелось, чтобы ты искал меня, как полтора века искал Кэтрин. Я мечтала, что ты поймешь, насколько я люблю тебя, и мы будем вместе. Ничего этого не произошло. Мои мечты крошились, и несчастное сердце разбивалось снова и снова, - я чувствую на себе взгляд Деймона, но продолжаю упорно смотреть на черный мрамор надгробной плиты. Я не хочу сбиться, мне необходимо выговориться, а ему нужно выслушать.
– Потом умерла мама. Кто виноват в этом, Деймон? Чья кровь искупит ее смерть? Как мне сказать ей теперь все, что я не успела? Я ничего не могу изменить, только помнить, любить и верить, что она рядом, всегда со мной. И у тебя, Деймон, тоже нет выбора, черт бы тебя побрал! Потому что ты не можешь позволить себе быть гребанным эгоистом. Понимаешь ты это или нет?!
– я уже кричу, слезы часто капают с ресниц. Странно, но я не помню, плакала ли я той ночью или вчера, но сейчас рыдания душат, а тело лихорадочно дрожит. Я не понимаю, в какой момент оказываюсь в объятиях Деймона, только судорожно хватаюсь за его плечи, спрятав лицо у него на груди. Когда-то это было верхом моих мечтаний - находиться с ним рядом. Сейчас же это просто две боли, слитые воедино, в попытке как-то облегчить страдания друг друга.
– Ты-то чего ревешь, Форбс?
– через несколько минут сварливо произносит Деймон.
– Возвращайся к Клаусу, все будет хорошо.
– Я вернусь, - тихо шепчу, жалко шмыгая носом. И почему я так расклеилась? Нашла время, ей-богу… Хотя мне стало легче, как-будто нарыв вскрыли, выпустили наружу все, что накопилось за четыре месяца нашей с тобой разлуки. Хочется верить, что и Деймону стало немного проще. Больно будет еще долго, но планета не перестанет вращаться из-за чьей-то смерти, и жизнь не остановит свой ход. Нужно идти дальше, стиснув зубы, ради тех, кто остался жив и в память об умерших.
– Деймон, тебе нужно позвонить Стефану. Что бы ни произошло, вы семья. Это навсегда. И это самое важное.
– Хорошо, Форбс, я позвоню Стефану. Что еще?
– голос Деймона преувеличенно равнодушен, но я знаю, насколько ему сейчас необходимо руководство к действию. Смерть близких всегда выбивает почву из-под ног. Когда-то ты держал меня за руку, не давая погрузиться в вязкое болото безразличия, и если я могу сейчас помочь - я это сделаю.
– А еще ты должен вернуться домой. Забыл, что там находится ребенок, которого любила Елена? Не знаю, насколько хороший из тебя получится опекун, но необходимо найти хоть каких-то дальних родственников, а пока ты должен о нем позаботиться. Здесь тебе нечего делать. Елены здесь нет, она отныне и навсегда здесь, - я кладу руку ему на грудь. Знаю, что сердце не бьется. Но кто сказал, что такие как мы не умеем любить? Быть может, мы любим даже сильнее, потому что только для нас слово “вечность” - это не красивая метафора. Это истина. Это навсегда.
***
Япония, Токио, 2020 год, май
Я стою на пороге своего чистилища. Комната крошечная, зато с большими окнами, которые тянутся от потолка до самого пола, обеспечивая достаточное количество света. Отсюда весь город как на ладони - и современные офисные здания, и классическая японская архитектура начала и середины прошлого века - все смешалось в причудливой гармонии. Сколько времени я проводил здесь в твое отсутствие, Кэролайн? Пол до сих пор в осколках бутылок и стаканов, в измятых набросках и пятнах акварельной краски. Смотри, куколка, эта обстановка - моя душа, в которой такой же хаос и разруха. Было ли мне больно? Очень. Много удушливых одиноких часов, когда я всякий раз вздрагивал от любого шороха и смотрел на дверь. Ждал тебя, черт возьми! Рисовал, пил, крушил все вокруг, проклинал тебя и вопреки всему ждал.
– Клаус… Мне жаль, - ты подходишь со спины, робко кладешь ладонь на мое плечо, и я чувствую, как мелко дрожат твои пальцы. Не плачь, куколка. Хватит. А потом ты опускаешься на колени, и теперь мы оба сидим в этой солнечной комнате, среди белых листов и цветастых пятен акварели. На свету пляшут пылинки, медленно кружатся, оседают на сотнях рисунков - сотнях твоих лиц. Ты, Кэролайн, единственная, кого я рисовал эти четыре месяца.
– Кого жаль?
– тихо спрашиваю я, перехватывая твою руку и целуя в запястье. Мы смотрим друг другу в глаза и читаем там больше, чем возможно произнести. Ты, куколка, навсегда связана со мною. Это не изменишь, где бы мы ни были, как бы не сложились наши судьбы.
– Нас. Мне жаль нас, - ты пытаешься улыбнуться, но выходит лишь гримаса. Смесь горечи и надежды.
– Я все рассказала, но ты не изменил решения. Ведь правда, Клаус? Ты прогоняешь меня…
– Глупая… Какая же ты еще глупая, моя куколка. Я не прогоняю. Я отпускаю тебя, - я глажу тебя по волосам, обвожу контур лица. Кончиками пальцев - по мягкой щеке. Смахнуть холодные слезинки, погладить дрожащие губы… Как же я тебя люблю…
– Я не хочу!
– ты неловко перебираешься ко мне на колени, обхватываешь ладонями лицо и шепчешь просто в губы, сбиваясь и всхлипывая: - Не хочу, чтобы ты меня отпускал! Мне нужно, чтобы ты всегда был рядом, всю предстоящую вечность, потому что я люблю тебя. Не могу одна, не могу… Пожалуйста, позволь мне… Ты не пожалеешь… ты…
– Тшшш, - я легко целую тебя, вынуждая замолчать.
– У меня было много времени, чтобы подумать обо всем, Кэролайн. Я уже отпустил тебя, потому что тебе нужна свобода. Ты не жила еще, не знаешь, что такое право выбора и какой громадный мир ждет тебя там. Я не злюсь на тебя за эти четыре месяца. Ты делала это, потому что любишь. Я сейчас отпускаю тебя, потому что люблю тоже.
– Клаус…
– Тихо, куколка. Дай мне договорить. Я люблю тебя. Ты часть меня самого, и никогда эта связь не порвется. Но ты не можешь жить лишь мной, это неправильно. В любой момент ты вольна вернуться, всегда знай, что у тебя есть дом, где ты желанный гость. Но если возвращаться, то не из-за страха, не потому, что ты связана обязательством. Отныне ты свободна. И тебе нужно уйти, чтобы понять, кто есть ты такая. Не мы, а ты сама. Настоящая свобода прекрасна, я отнял ее у тебя десять лет назад, и я возвращаю ее сегодня.