Куколка для Немезиды
Шрифт:
– Потом, я действительно устала – ресторан все время переполнен. Такое впечатление, что, кроме как у нас, в Москве поесть негде. И юбилей со свадьбой тоже негде отпраздновать.
– Странная ты! Так это твоя заслуга, это ты ресторан в такое место превратила. Ованесян тебя на руках носить готов. Он, кстати, по поводу твоей свадьбы очень переживает. Влюблен старик…
– Знаю. Я и так стараюсь как можно деликатней себя вести.
– Деликатностью тут не поможешь, время нужно… или, как это ни жестоко прозвучит, проблемы. Случись сейчас что-нибудь в ресторане – все сразу позабудет, кинется в бой… Но в его возрасте это уж слишком сильнодействующее лекарство…
Рая замолчала, увидев, что Вера слушает ее невнимательно, что подруга сосредоточена на своих мыслях. Так бывает с людьми, когда они обременены какой-то нехорошей тайной
Уходя из ресторана, она заглянула к Ованесяну:
– Ашот Георгиевич! Родители привет передавали и мед. Башкирский. Что с Верой? Какая-то она убитая.
– Не знаю. К ней ведь так запросто не подойдешь, не спросишь. – Ованесян, сидевший в задумчивости за своим старым столом, в сердцах махнул рукой. – А-а-а, пороть вас надо, пока не выросли, а потом только руками остается развести. Зачем она выходит за него замуж? Что, других нет? Она же ни с кем не встречалась, а как этот появился, так все, сразу под венец. Вера не девочка, времени на ошибки нет. Мне он не нравится. Уж больно похож на моих бывших.
Под словами «мои бывшие» у Ованесяна теперь подразумевались его молодые и жадные компаньоны, с которыми он расстался. Об этом своем решительном и достаточно рискованном шаге старик не пожалел ни минуты. К тому же сразу после их официального разрыва, после подписания всех документов выяснилось, что большая часть заведений убыточна, что там давно следовало навести порядок, но санэпидемстанция брала взятки, о чем тоже стало известно. Одним словом, «старый волк Ашот», как его за глаза называли соратники, опять все сделал вовремя. Правда, еле-еле успел. Цена этой своевременности была высокая: месяц в больнице и месяц в санатории, выплата отступных. Только душевные разговоры с директором любимого ресторана Верой поддерживали его в эти трудные дни. Супруга Маргарита, давно прознавшая про легкомысленную влюбленность своего пожилого супруга, сделала единственный верный шаг в этой ситуации – она подружилась с Верой, звонила ей часто и просила присмотреть за мужем, напоминала о необходимости принять лекарство. Словом, сделала все, чтобы Вере, человеку порядочному и совестливому, и в голову не могло прийти строить «куры» относительно Ованесяна. Но Вера и без этой женской тактики и стратегии не собиралась пользоваться ситуацией. Она все давно поняла и выстроила отношения с Ованесяном как с милым, приятным, но все-таки родственником. И эту линию ни разу не нарушила. Ованесян оценил порядочность Веры, ее принципиальность и теперь пытался быть молодой женщине скорее добрым дядюшкой. Именно поэтому он сначала тайно пытался что-то разузнать о Свиягине, затем несколько раз заговаривал с Верой на тему замужества, но потом махнул рукой и днями в задумчивости просиживал в своем кабинете. Маргарита, супруга, ему пеняла:
– Что ты туда ездишь? Там и без тебя все нормально, только Вере мешаешь. Ты как тот еврей из анекдота: его сделали царем, а он по вечерам еще и брюки на дому подшивает…
– Рая, приезжай к ней почаще.
Ованесян кивнул Рае и сделал вид, что собирается куда-то звонить. Настроение у него было хуже некуда.
Свадьбу праздновали в очень узком кругу. Со стороны Веры были Александра Тихоновна и Рая, которая проводила с подругой все вечера накануне торжества, а со стороны Владимира приятель Василий – приятель недавний, удачный партнер по удачной сделке. Ованесян приехал позже всех, поздравил Веру, сухо пообщался со Свиягиным и уехал раньше остальных. На прощание он поцеловал Вере руку и на ухо шепнул: «Дочка, будь счастлива!» После ужина в ресторане новобрачные уехали в Питер, а оттуда собирались в Финляндию, где Владимир снял дом на озере. Собственно, это было пожелание Веры. Супруг настаивал на жарком отпуске где-нибудь на островах.
По окончании медового месяца Владимир на вопрос Василия: «Ну как? Все путем?» – ответил, что только идиоты имеют дело с двадцатилетними и что лишь зрелая женщина может удовлетворить опытного мужчину. Приятель «крякнул» и полез в записную книжку, искать тридцатилетних знакомых.
Самое удивительное, что в доме
– Вер, я все делаю, чтобы ты чувствовала себя как дома.
– Как дома? – Вера вопросительно поднимала брови.
– Не придирайся к словам! Это и есть твой дом. Но здесь ничего твоего не появилось. Это меня обижает… – Владимир запутывался в словах и мыслях, как только жена поднимала брови. В этой ее гримасе было столько строгости и дистанции, что он осекался, выходил из комнаты и старался чем-нибудь себя занять.
Проблема заключалась в том, что заниматься чем-либо ему хотелось только с Верой. Пить чай, смотреть телевизор, ругать экономику или партнеров было интересно теперь лишь с ней. Она сама, как правило, включалась в предлагаемую тему без очевидной готовности. Владимиру приходилось немного ее подзадорить, вызывая на диалог. Спорила она жестко, даже грубовато – не упуская возможности подчеркнуть ошибочность его логики. Слегка высмеяв мужа, Вера вдруг неожиданно сдавалась со словами: «А впрочем, ты, наверное, прав! Я все усложнила». На этом спор заканчивался. Владимир так и не понимал, кто же вышел победителем. Точно по такой же схеме Вера действовала в постели. Жена неохотно уступала его притязаниям, затем брала инициативу в свои руки, отчего Владимир терял голову и готов был за подобные минуты отдать всего себя вместе с заработанным капиталом, только это бы длилось вечно. Потом вдруг Вера отстранялась, откатывалась на свою половину, и теперь уже он был победителем, которого побежденный заставил поступить по-своему.
Если поначалу Владимир и пытался анализировать происходящее, то через полгода их семейной жизни бросил это неблагодарное занятие. Понять до конца Веру оказалось нереально. А может, то, что Владимир принял ее такой, какой она являлась, и было самое лучшее понимание ее противоречивой сути, полной холодности и страсти, жесткости и любви. «Думаю, Вера все-таки меня любит». Лишь изредка он позволял себе подобную уверенность.
Вера работу не бросила. Несмотря на то, что у нее уже был свой счет, открытый Владимиром, с приличной суммой, которой пользоваться могла только она. Также Вера являлась совладелицей большой квартиры на проспекте Мира, и сейчас они строили дом, который Владимир тоже оформил на жену. Она скупо его поблагодарила, уточнив, что в любом случае это все общее, семейное. Деньги, получаемые в ресторане, Вера частично отдавала Александре Тихоновне, помогая тем самым скрасить ее тяжелые старческие будни.
Старуха, бывшая свидетельницей на свадьбе, ничего хорошего об их отношениях не сказала.
– Смотри, ты как замороженная стала. Ты такой ко мне пришла. Зачем он тебе? И так бы прожила. А свою квартиру я тебе оставлю. У меня никого нет. Вернее, есть, да только меня у них нет. Никто даже ни разу не вспомнил.
Действительно, за все время ни одно лицо с фотографии в старухином серванте проведать ее не пожелало. Она написала завещание и заставила Веру поехать к нотариусу, чтобы все оформить по закону.
…Шторы были задвинуты плотно, а между ними и стеклом прятались жалюзи. В комнате было прохладно от кондиционера, немножко пахла сигарета, которую курил Владимир. «Удивительное дело, уже год женаты, а она умеет так обставить, что кажется, будто все происходит тайно, запретно, урывками. Просто талант какой-то заводить мужика». Владимир внимательно разглядывал кончик сигареты. Мысли одна тревожнее другой лезли в голову, несмотря на только что закончившуюся близость, расслабленность и умиление женой. «Черт знает, почему она в этот свой ресторан вцепилась? Скрытная ведь и спросить ничего не позволяет. Правда, и сама не спрашивает». Владимир уже несколько раз проводил эксперимент – задерживался допоздна на работе и отключал телефон. Являлся тогда, когда Вера спала. Владимир ложился в постель, жена поворачивалась к нему, и дальнейшие ее действия сводили на нет все усилия. Наутро Вера могла сказать, как хорошо ей было с ним вчера, но никогда не спрашивала, почему он домой заявился в половине четвертого утра, а телефон был отключен. У Владимира возникло подозрение, что она и не пыталась звонить ему.