Куколка для Немезиды

Миронина Наталия

– Тебе не стыдно, мама будет на Буратино похожа. – Вера аккуратно разжала кулачок.

– Гулять пойдем? Или на машине поедем?

Мишка уже проснулся окончательно, но еще не решил, что в первую очередь надо сделать. Можно было заплакать, так, на всякий случай, чтобы мама кинулась его утешать, гладить по спинке, целовать и обнимать. Можно было сползти с широкой маминой постели и проведать Щена, рыжую собачку, которую неделю назад принес в дом папа. А можно было покапризничать, надевая теплые штаны, но зато потом пойти на улицу и достроить в своей песочнице крепость. Вместо всего этого Мишка вздохнул и потянул палец к носу.

– Та-ак! Михаил Владимирович, что же это такое? Солидный господин, а в носу ковыряем? Вот как нехорошо! – Мама перехватила

Мишкину руку, и между ними завязалась нешуточная борьба. Мишка извивался, хихикал и пытался обидеться на маму. Но обидеться не получалось – мама была такая красивая и веселая, что Мишка к ней прижался, да так и замер. Ах, как хорошо им было!

А у Веры от этого внутри все сладко замерло, потом что-то теплое разлилось вплоть до пяток. Вот уж действительно счастье!

Через полчаса, сидя в спальне перед большим овальным зеркалом и внимательно себя разглядывая, Вера Александровна Селезнева думала, как бы сделать так, чтобы на сегодняшний вечерний прием не идти. Не хотелось надевать нарядное длинное платье, краситься, укладывать волосы, но больше всего не хотелось уезжать от Мишки. Вера прислушалась: снизу, с первого этажа, доносились громкие голоса – это няня Люся воевала с ее сыном. И Вера даже знала, что послужило причиной их спора. Мишка обожал есть стоя. Пританцовывая у стола на своих двух маленьких ножках, он мог слопать волка. Любой горячий суп, молоко с пенками и пюре из тыквы – все, что терпеть не мог, стоя съедалось без разговоров. Людмила Григорьевна, или просто Люся, педагог по образованию с небольшим стажем работы в школе, была непреклонна.

– Порядок есть порядок. Миша, ты видел, чтобы твои папа и мама ели стоя? – спрашивала назидательно Людмила Григорьевна.

– Да, – отвечал Мишка. – Папа по утрам всегда ест стоя. И пьет тоже. И вечером пьет стоя.

Услышав однажды этот ответ, Вера про себя рассмеялась. Действительно, Володя всегда утром спешил и проглатывал что-то наспех, стоя, читая газету или завязывая галстук. Ну а вечером он пил стоя, и здесь сын не соврал, – муж, приходя усталый и иногда раздраженный, наливал себе немного виски и, сбросив пиджак и ослабив узел галстука, неторопливо прохаживался по гостиной, иногда через большую стеклянную дверь выходил в сад. Няня как-то вывернулась из щекотливой ситуации, но днем позже намекнула Вере:

– Ребенок все видит, берет пример с родителей.

– Люся, пусть он ест стоя. Образуется это как-то, правда ведь? – Вера терпеть не могла насилия, особенно когда оно и не требовалось.

Няня поджала губы и свою принципиальность в этом вопросе показывала лишь иногда. Как, например, сейчас.

Вера посмотрела на часы. До момента, когда водитель мужа заедет за ней, оставалось два часа. Значит, у нее есть минут тридцать, чтобы понежиться в ванной. Вера насыпала ароматическую соль, налила пену и, погрузившись в воду, удовлетворенно огляделась. Ванная, которую переделывали два раза, была плодом ее творческих мук. Последний вариант, тот, который она видела перед собой сейчас, оказался, безусловно, самым лучшим. Идея ей в голову пришла неожиданно – Вера придумала выложить пол и стены плиткой в ярких, мексиканских тонах: желтый, оранжевый, темно-синий, красный, бирюзовый, но так, чтобы узор изразцов повторялся не больше трех раз. В результате ванную делали в доме дольше всего – Вера везде, где только можно, искала плитку в одной цветовой гамме, но с разным рисунком. Своего она добилась: настроение от бьющих в глаза южных красок поднималось тут же. Володя, сначала скептически относящийся к подобной идее, от своих рабочих проблем отходил теперь в этой большой и радостной комнате.

– Какая-то цветотерапия просто! Церетели ты мой! – говорил он и с шутливой благодарностью целовал жену.

Вера положила под голову большой махровый валик и закрыла глаза.

Сейчас, в свои сорок с малюсеньким хвостиком, она была счастлива, как может быть счастлив человек, решивший самую важную, самую главную в жизни задачу.

Мысленно вернувшись в тот осенний колючий вечер, Вера вспомнила,

что, уйдя от Володи, отомстив за все, что он сделал с ней, она вдруг почувствовала себя не отмщенной, а той, кому мстят. Жизнь зло над ней подшутила и отомстила за коварный план возмездия, который Вера так долго вынашивала, а потом расчетливо реализовывала – Вера влюбилась в своего обидчика, влюбилась, как влюбляются натуры цельные и страстные, навсегда. Влюбилась, несмотря на все то горе, что он ей причинил, несмотря на доводы разума. Вера понимала, что изжить обиду, вычеркнуть то, что между ними произошло по вине Владимира, она не сможет, но и жизни без него себе не представляла. Тогда, в этот осенний вечер, она уходила в никуда, не зная, что с ней будет, потому что, как иногда случается, сильнее человека может быть только его характер.

Вера помнила, как Владимир догнал ее, как они, мешая вечерним, раздраженным прохожим, стояли обнявшись, и каждый что-то говорил, бормотал, убеждал, извинялся. Потом были долгие вечера, в которые они никого не пускали, как и не пускали в свою чуть не исчезнувшую жизнь. Они без устали повторяли одни и те же покаянные слова, заверения и клятвы. Давали обещания, строили планы и не отпускали другу друга ни на минуту. Им казалось, что, отойди они друг от друга хоть на мгновение, каждым из них овладеют сомнения и обиды. Они спасали друг друга от своего прошлого.

Все их старания были вознаграждены. Мишка, маленький, немного косолапенький хитрец Мишка – это оказалась самая лучшая и нежданная награда за все их усилия, за снисхождение друг к другу, за то, что они вытащили себя из пучины мести и одиночества.

…Вера долила горячей воды и взяла сигарету. Курила она очень редко, как правило, принимая ванну, тогда, когда ее никто не мог видеть. Это была ее слабость. Маленькая тоненькая сигаретка помогала иногда справиться с эмоциями. А они ее переполняли, и если бы кто-то, кто раньше знал Веру Александровну Селезневу, понаблюдал за ней теперь, то крайне бы удивился. Всегда сдержанная, Вера теперь не боялась, не считала нужным и не хотела утаивать свои чувства. То, что обычно скрывалось под ледяным спокойствием, почти замкнутостью, теперь стало яркой чертой ее характера. Володя, привыкший к немногословности и отчужденности жены, не мог не радоваться происшедшим переменам. Она открыто выражала свои чувства к мужу и детям. В их новом доме, который Володя так торопился построить, теперь часто слышался громкий смех, топот детских ног, и, самое главное, Вера, казалось, навсегда распрощалась с прошлым.

Вера прошлое похоронила – она не имела морального права тащить его сюда, в их настоящее, где были дети. На той давней истории был поставлен крест.

Вера стояла под прохладным душем и, подставив лицо легким мелким каплям, пыталась с собой справиться. Каждый раз в эти мгновения она безудержно начинала плакать. Плакала Вера оттого, что в их семье так все было хорошо. От почти сумасшедшей любви к маленькому Мишке, от беспокойной любви к подрастающему Егору, от любви и чувства благодарности к мужу. Еще несколько лет назад она и представить себе не могла, что такое чувство, как благодарность, может быть применимо к их отношениям. Любовь – да, страсть – да, притяжение двух сильных натур – да. Но только не благодарность. Сейчас же Вера понимала, что то, чем они сейчас обладают, то, что является настоящей ценностью, настоящим богатством их семьи, – это «добыл» Владимир. Своим покаянием, терпением, своей любовью ко всему, что имело отношение к ней, Вере. И не могла она за это не быть благодарной.

Выключив воду и вытираясь большим махровым полотенцем, Вера разглядывала себя. Из зеркала на нее смотрела чуть полноватая, с красивыми длинными ногами пепельная блондинка. Волосы, собранные в мокрые прядки, обнажили лицо – мягкое, с нежным румянцем на высоких скулах и малюсенькими морщинками в уголках серых глаз. «Как я люблю эти складочки!» – подумала Вера о морщинках и тут же принялась их мазать специальным антивозрастным кремом. Но он был скорее данью правилам – ей в себе сейчас все очень нравилось.