Кукушка

Скирюк Дмитрий Игоревич

— Шайтан, что они там делают? Это же в том доме, где держат девчонку!

— Вот именно, господин Хагг, вот именно! Я хотел вам раньше сказать, но я не думал…

— Напрасно. Думать иногда бывает полезно.

Золтан сорвал со спинки стула куртку палача, просунул руки в рукава и торопливо начал шнуроваться.

— Подай мне меч.

Иоганес был сама готовность к действию и всё-таки изобразил вопрос:

— Какой меч?

Золтан замер, не закончив движения.

— Ты прав, — сказал он, — об этом я не подумал.

Превратить в тюрьму больничные покои — оказывается, что может быть проще! Сперва из монастырской кельи вынесли лежак и табуретку со столом. Воду из кувшина выплеснули за окно, нарочно выбив треснувшие стёкла, потом разгрохали и сам кувшин. Остаток

дня и вечер девушка вынуждена была провести в молитве, стоя на коленях, — стражники не позволяли ей ни встать, ни лечь, а когда накатывала дурнота, без всякой жалости угощали оплеухами. Холодный земляной пол усеивали черепки разбитого кувшина, ноги у девушки к вечеру распухли и почти отнялись. Когда ей наконец разрешили лечь, она едва нашла в себе силы отползти в угол. Весь день Ялка только и могла мечтать о том, чтоб повалиться на пол и забыться, однако сон не пришёл. Земляной пол был холоднющий и сырой, власяница — короткой, грязной и кусачей, от кандалов окоченели ноги. Колени девушки превратились в два сплошных синяка, тело ныло после ударов и уколов. Непривычно и противно мёрзла обритая голова. Сидеть было теплее, чем лежать. Содрогаясь от холода и боли, кутаясь в колючее рубище и подгибая ноги, Ялка вжималась в стену в напрасной попытке согреться, но дымоход был холоден — камин в соседней комнате больше не топили. Она смотрела на своё узилище, которое отсюда, из угла, казалось ей огромным. Стены, сводчатый потолок, окно, геометрические, верные углы… Раньше эта комната казалась ей небольшой, даже тесной — два на три шага. Теперь, когда исчезли все предметы обстановки, келья обрела пугающую высь и глубину. Зачем? Что делать измученной пленнице с таким количеством пространства? Девушка напоминала мышь, забившуюся в угол мышеловки. Ужас и отчаяние в её душе постепенно сменили пустота и безмыслие; темнота и холод исподволь доканчивали то, что не успели доделать усталость и боль, — реальность всё больше становилась похожей на кошмар. От забытья, которое временами снисходило на пленницу, оставались видения и голоса — холодный бред, который не осмысливала голова и не воспринимало сердце. Поэтому Ялка не сразу поняла, что за дверью её камеры в самом деле о чём-то говорят.

А когда поняла, насторожилась.

Бывало, что стражники и раньше трепались от скуки, даже пытались заговаривать с пленницей, но не так, как сейчас: сейчас эти голоса в коридоре звучали раздражительно, даже гневно. До утра было ещё далеко. Ялка заставила себя сосредоточиться и вслушаться, а потом, придерживая цепь, чтоб та не звякала, на четвереньках подползла к двери.

— …а я говорю, что я вас не впущу, — втолковывал кому-то маленький испанец (Мануэль Гонсалес его звали, или как-то так — Ялка распознала его по голосу). — У меня приказ! Не понимаю, Алехандро, ты-то как с ним тут оказался? Что вы замыслили?

— Мануэль, hombre, ты, должно быть, с ума сошёл, — принялся увещевать его какой-то незнакомый голос — развязный, пьяный и тоже с испанским выговором. — Ты неужели не помнишь меня? Неужели не узнал?

— Убери руки… Конечно, я узнал тебя, Антонио. Но даже то, что ты нажрался как свинья, тебя не оправдывает. Есть приказ отца Себастьяна, и я его выполняю.

— Ба! — вскричал поименованный Антонио. — Приказ! Да клал я на его приказы! Fraile, padre, sacerdote [60] , знаем мы, об кого они чешут хрен! Приберёг небось телушку для себя. Пусть портит мальчиков. Она же ведьма, hombre, понимаешь? Una Bruja. К ней, наверное, и так приходит искуситель, так разве я не лучше искусителя? А? Вот что я скажу тебе, compadre: перестань махать руками, а лучше открой нам эту дверь, хлебни винца, и пошли с нами делать дело.

60

Монах, святой отец, священник (нем.)

— Служба — вот моё дело… Да убери ты от меня свою бутылку!

— Ой, да ладно тебе, «служба»! Тоже мне выискался… Не поверю, что тебе не хочется попарить бабу. Открывай, не дури —

от неё не убудет, ещё довольна останется.

— Отойди от двери!

— Убери свои грабли, солдат!

— Отойди от двери, я сказ-зал!.. By Got! Санчес, что ты смотришь? Приструни его!

— Антонио, Антонио, дружище, погоди…

— Да пошёл ты!..

Послышались возня, шарканье ног, пыхтение и ругань пополам с угрозами. Спорщики перешли на испанский, Ялка понимала с пятого на десятое. Потом опять раздался голос на фламандском:

— Эй, право слово, перестаньте… Господа солдаты, что ж вы делаете! Ведь мы же стража, нас ведь сюда поставил отец-инквизитор, неужели его слово для вас ничего не значит?

Тут Ялка, как она ни была и измучена и напугана, нашла в себе силы удивиться, ибо это сказал Михелькин. На пару мгновений в разговоре возникла пауза.

— Заткни своё хайло! — вдруг заорал пришлый испанец так, что Ялка отшатнулась от двери и села на задницу. — Эй, Мануэло, это что ещё за рожа?! А? Ну-ка, пошёл отсюда прочь к чёртовой матери!

— Сам поди прочь! — закричал Михелькин. — Кто ты такой, чтоб здесь командовать? Меня сюда поставил господин десятник, я его приказы выполняю! Господин Санчес, что же вы молчите? Скажите что-нибудь!!!

— Спрячь нож, ты, слизь канальная, отродье курвы, выкидыш, урод, скотина неотёсанная! Капуста брюссельская, кому грозить вздумал! Мануэль, а ты чего молчишь? Где твоя честь? Какой ты, к чёрту, после этого испанец! Белобрысая фламандская гнида плюёт мне в рожу, а ты…

— Он плюёт, потому что он прав, — тяжело дыша, отозвался маленький аркебузир.

— Что?!

— Я говорю: он прав! Убери нож. Мигель, стой на месте! Да что ж это творится… Санчо! Хосе! Что ж вы делаете! Какая муха вас укусила?

— В самом деле, Тони, Фабио, хватит, хватит. Пойдём лучше выпьем, я прикажу принести ещё вина…

— Убери руки! — зашёлся криком Антонио. — К дьяволу вино! Я ему сейчас кишки выпущу! Caramba, где моя наваха… Cobarde traidor [61] ! Я так и знал, что вы в Толедо все еретики и каббалисты, прихвостни жидов и мудехаров. Вот оно, твоё лицо! Теперь ты выгораживаешь ведьму. Щенок! Я тебя научу цитировать Писание! Сальватор! Прикрой мне спину! Caramba, сейчас ты узнаешь, что значит морская пехота…

61

Подлый предатель! (исп.)

— Убери тесак! Rayo de Dios… Михелькин! Возьми фитиль, зажги от фонаря… Отойдите от двери на пять шагов, или я за себя не ручаюсь!

— Смотри, как ты заговорил! Ещё и пукалку свою наводит. Да я тебя…

— Отойдите или… Я считаю до трёх! Раз… Два…

— Прекратите! Прекратите! — раздался ещё один голос, по которому девушка признала ещё одного стражника — усача по имени Родригес — Клинки в ножны! Клинки в ножны! Пресвятая Дева, Антонио, остынь! Мануэль, сынок, да что ж ты делаешь… на чьей ты стороне?

— Пусть перестанет угрожать мне.

— Чёрта с два!

— Valgame Dios, Мануэль, опусти свою аркебузу! Неужели ты не видишь: это ж хмель в них говорит. Антонио, Сальватор, Санчо! Вы же просто хватанули лишнего, завтра сами будете жалеть, если чего-то натворите! Ступайте в комнату, проспитесь, выпейте воды…

— Ребята! — перебил его Антонио. — Чего мы смотрим? У парня два заряда, но пока он подожжёт свой долбаный фитиль, мы триста раз его порежем на куски! Вперёд!

В коридоре вновь раздались шум и топот схватки, затем удары. Закричали. В темноте закрытой кельи невозможно было догадаться, что происходит снаружи. Залязгало железо, кто-то вскрикнул, на пол повалилось тело. Дверь пару раз содрогнулась от ударов, но удары были вскользь, случайные, всем телом. Девушка, пятясь, торопливо отползла назад к стене, с минуты на минуту ожидая выстрела. Мысли её путались. Она не знала, радоваться или ужасаться этой стычке, ибо непонятно было, что та сулит. Одни её мучители дрались с другими, это, вероятно, было хорошо. Но кто б из них ни одержал победу, они всё равно оставались её мучителями. Это было плохо.