Кукушка
Шрифт:
И тут случилось странное. Вдруг накатило старое, давно забытое ощущение: чувство бесконечного провала за спиной. Какая-то дыра опять открылась в сердце, в душу потянуло холодом и мраком, захотелось закричать; она вся сжалась, обхватив живот. Плечи, шея, выбритый затылок — всё заледенело и пошло мурашками от подступившей Силы, будто на голову высыпали чашку колотого льда. От страха и внезапности припадка Ялка обмочилась прямо где сидела и даже этого не заметила, только ощутила липкое тепло на бёдрах и коленях. Она зажмурилась, заткнула уши пальцами, затрясла головой и потому не сразу поняла, что это не у неё в ушах, а в коридоре воцарилась тишина, такая гулкая и звенящая, что было слышно, как потрескивает пламя в факелах.
А когда она отняла ладони, то услышала, как в коридоре прозвучало одно только слово:
— Назад, — громко и отчётливо потребовал кто-то.
Ялка вздрогнула, широко распахнула глаза и выпрямилась, не веря своим ушам. Этот голос…
«…ты будешь радоваться и смеяться без причин, томиться в ожидании меня и трепетать от мысли, что можешь меня потерять, и не чуять под собою ног, когда бежишь ко мне. А я уже не смогу быть один, потому что я поверю. Я буду всегда думать о тебе. Мой заброшенный лес будет всегда открыт для тебя. Твои шаги я буду различать среди тысяч других. Твоя походка позовёт меня как музыка, и я выйду из своего убежища…»
Этот голос она узнала бы из тысячи.
Мысли путались, воображение отказывало. Первым порывом было вскочить и кинуться на дверь, но она сдержалась. «Неужели… Нет. Нет, нет и нет, оставь надежду. Дура, дура… — Она схватила голову руками и стиснула что было сил. — Это невозможно, немыслимо, это сон, это бред, мороки и видения… Наверное, я сошла с ума», — решила она.
— Назад, — уже с угрозой повторил всё тот же голос в коридоре.
Ялка снова вздрогнула, зажмурилась и принялась грызть кулаки.
— Santa Maria de Compostella… — ошеломленно выдохнул кто-то (Ялке показалось, Родригес) и забормотал молитву.
— Он мокрый, — зачем-то сказал кто-то из пришлых испанцев.
— Сам вижу, — ответил ему другой.
— Это он? — вполголоса спросил Хосе.
Определённо.
— Да не может быть! Это, наверное, какой-нибудь монах. Похож просто.
— Говорю тебе — он, лопни мои глаза! Эй, Хосе, ты куда? Хосе, ты что, боишься привидений?
— Ничего я не боюсь! Я пойду принесу алебарду…
Тут тишину нарушил преувеличенно бодрый голос Антонио:
— Что тут происходит? Эт-то что ещё за хрень? Ещё одна фламандская гадюка? Hola, ты откуда тут взялся?
— Антонио, погоди… — попытался образумить приятеля Санчес.
— Сколько их тут у вас подвизалось на службе? — бесновался испанец, продолжая себя накручивать. — Сами справиться не можете? Сальватор, Фабио, вы видели, откуда он сюда пролез?
— Нет. Не иначе, там ещё один проход… или окно.
— Нет там прохода, а окно не открывается… Антонио, послушай…
— Эй! — не дослушав, снова закричал испанец. — Ты кто? Монах? Конверс? Ещё один послушник? По какому праву носишь бороду [62] ? А? Брось оружие и отвечай, когда с тобой разговаривает дворянин из Кадиса!
Однако обладатель знакомого голоса (девушка сейчас даже в мыслях боялась назвать его по имени) и не подумал выполнить его требование.
— Иди сюда, — спокойно сказал он. — Ты хотел, чтоб тебе открыли эту дверь? Так подойди и открой, если сможешь… «дворянин из Кадиса».
62
Бороду в средневековых Нидерландах позволялось носить только дворянам, простолюдины обязаны были брить лицо
И он разразился потоком слов на щёлкающем наваррском наречии, и слова эти, наверно, были столь обидны, что испанец взревел и очертя голову бросился в атаку. Воспоследовала стычка, столь ужасная, что прежняя, в сравнении с ней, теперь казалась Ялке дружеской потасовкой. Рёв, топот, звон клинков, удары, хрипы, вопли и проклятия раненых слились воедино. Но через минуту шум как будто стих и отдалился, словно бой переместился в караулку или дальше. Но этот голос…
— Что же это? — бормотала девушка. — Что ж это такое?..
Она сидела и дрожала, костяшки пальцев кровоточили, и, когда кто-то окликнул её да вдобавок ещё дёрнул за рубище, не смогла сдержать испуганного визга.
— Кукушка, тихо! Умоляю: тихо!
Ялка развернулась и завизжала опять, увидев подле себя на полу чью-то голову.
— Да тихо же! — взмолилась голова. — Это я! Я… Ох ты…
Что у тебя с волосами?
Голова была большая, грушевидная, лохматая и — что самое страшное вполне себе живая: моргала, двигалась и даже говорила. В окно заглядывала молодая луна, в её призрачном свете не сразу удалось распознать, что голова не ежит на земле, но торчит из земли, точнее из тёмной земляной дыры на месте старого крысиного хода. То был Карел-с крыши.
— Т-ты? — Девушка едва сумела взять себя в руки. От… откуда ты в-взялся?
— Некогда рассказывать, время дорого! — прошипел Карел, наконец обратил внимание на отдалённый шум и грохот, наклонил голову и прислушался. — Это там чего такое?
— Д-д… д-драка, — еле вымолвила Ялка. Её всю трясло.
— Драка?! — изумился Карел, и его широкая физиономия расплылась в улыбке. — Ну и ну! Вот повезло так повезло! Давай скорее лезь за мной, пока они не видят.
— Но т-т… там… — возразила она и попыталась показать рукой. — Там…
— Не время спорить! Хочешь здесь остаться? Лезь, а то застукают! Чёрт, что там у тебя гремит? Ты что… прикована?!
При этих словах Ялка вдруг снова осознала весь ужас своего положения, ощутила холод браслетов, колючую власяницу на теле, выбритую голову и содрогнулась. Как ни странно, это помогло ей вернуться к реальной жизни и хоть немного, но успокоиться. Карел подоспел как нельзя вовремя.
— Н-нет… только цепь на ногах…
— Ползти можешь?
— Могу.
— Так ползи! Или крысы зря старались? Скорее, некогда болтать!