Кулинар
Шрифт:
В глухой громкоговоритель, расплющивающий слова о жаркий полуденный воздух, объявляли результаты третьего заезда. В нем участвовали рысаки-трехлетки. На этот раз победила Латифундия – гнедая ретивая лошадка, жокей которой был в зеленом камзоле и белом шлеме.
– Я так и думал, – самодовольно улыбался Александр.
– А почему же ты на нее не поставил? – удивленно приподняла брови Нелли.
– Я хожу на ипподром не для того, чтобы выигрывать деньги, а из эстетической потребности, – гордо и загадочно ответил Александр.
– В этом что-то есть, – слегка пожала плечами Нелли и вытерла пальцы белой салфеткой.
На
– Нет ничего прекраснее лошади, – растянул он рот в сладострастной улыбке, – и хорошей кухни.
Нелли хотела было открыть рот, но Александр опередил ее.
– Мне нравится, когда лошадь полна хладнокровия, послушания, когда она чуткая, идет четко, жестко, без всякой суеты и галопа. Одно загляденье! После ипподрома мне не хочется смотреть на людей. – Александр состроил разочарованную мину.
– Значит, ты мизантроп, – хихикнула Нелли и глотнула пива.
– Отнюдь, – таинственно усмехнулся Александр. – Но я часто в этой связи вспоминаю одно высказывание Игги Попа.
– Прости, а кто это?
– Легендарный поп-певец, – снисходительно ответил Александр. – У него есть одна песня, в которой речь идет о человеке, чья машина попала в аварию. Так вот, он в машине в полубессознательном состоянии, а кругом толпятся полицейские, зеваки…
– И что? – вскинула голову Нелли.
– Я часто кажусь себе попавшим в аварию человеком, это дает мне возможность посмотреть на мир со стороны, вылезти из шкуры обывателя, коим я являюсь. Так вот и лошади… Интересно, какими мы им представляемся? – Александр зевнул. – Но я не об этом хотел сказать в связи с Игги Попом. Я читал интервью с ним, в котором он рассказывает о своих детских впечатлениях. Он часами наблюдал за своим котом, целый день валявшимся на ковре. Кот принимал грациозные позы, сворачивался клубком, вытягивал лапы, на миг вставал, выгибая спину, чтобы снова растянуться. Кошачье изящество навсегда пленило Игги Попа, и когда его спрашивали, как ему удается так сексуально двигаться на сцене, он отвечал, что подражает своему коту. Забавно, правда? Игги Поп смотрел на кота, а я смотрю на лошадей.
– Никогда не думала, что ты такой интересный человек! – восхищенно сказала Нелли.
– В то время я был самым обыкновенным мальчишкой, разве лишь имел хобби… – Александр помрачнел. – Да и потом, что бы это изменило, если бы мы…
Он замолк.
– А сколько еще будет сегодня заездов? – сменила тему Нелли.
– Два и одна скачка, – снова зевнул Александр. – Однако припекает…
Он расстегнул короткую синюю куртку. Нелли заерзала на стуле.
– А как там Катька? – спросила она. – Сто лет от нее писем не получала.
– Нормально, – неохотно ответил Александр. – Передает тебе привет. Может быть, скоро приедет.
– Это было бы здорово! – восторженно отреагировала Нелли.
– Никак не может найти себе кавалера, – притворно улыбнулся Александр. – Ну ты же знаешь, она всегда много о себе воображала!
– Это не от этого часто зависит, – погрустнела Нелли.
– А от чего?
– От везения или отсутствия такового, – рассмеялась, отгоняя печальные мысли, Нелли. – Я вот, например, как развелась, так и все… села… Были, конечно, эпизодические романы, встречи… Но так вот, чтобы серьезно… – Она вздохнула.
В этот момент объявили старт. Это была скачка, в которой принимали участие лошади верховых пород. Диктор старался говорить отчетливо и даже медленно, однако огромное пространство ипподрома растворяло слова, точно уксус соду. Воздух пузырился и шипел, но Александр, знавший многих лошадей на ипподроме, все же расслышал клички участников скачки: Бэсси, рыжая английская кобыла, Гладиолус, гнедой английский жеребец, Норис, золотисто-бурый английский жеребец, и Глагол, гордый гнедой кавказец. Александр мысленно поставил на него. Он знал в работе мать этого жеребца – Гирлянду. Отец, Лангет, тоже был хорош в свое время. Но не только родословная вселяла надежду в Александра, он видел Глагола в нескольких скачках, и, хотя последний не всегда приходил первым, Александр решил, что в нем заложен большой потенциал.
– Победит Глагол, – сказал он.
– Чудное имя, – откликнулась Нелли.
– Прекрасное имя! – воскликнул Александр. – Гордое и озорное!
– И все же странно, почему ты не делаешь ставок, – пожала плечами Нелли.
– Посмотри на этих людишек, – презрительно кивнул Александр в сторону суетящихся букмекеров. – Они напоминают мне валютчиков в Центральном универмаге. Основа эстетического наслаждения – в незаинтересованности, это и есть принцип искусства. Не ремесла, – язвительно подчеркнул он. – Лошадь бежит и не думает о призе. А вот эти грязные стяжатели, эксплуатирующие прекрасных животных, привыкли зарабатывать таким вот мерзким способом. Им плевать на лошадей, на их грацию, даже на их особенный темперамент. Главное для этих скотов – азарт; главное – кто придет первым. Это язвы на теле искусства и спорта…
Александр вдруг умолк. Ему стало скучно. Нелли смутилась, услышав такую пафосную речь.
– Не знаю, может, я просто устал от грязи… да и нервы у меня слишком чутко воспринимают окружающее. Я ведь два дня как из больницы… – Александр скользнул взглядом по лицу собеседницы.
– Что такое? – насторожилась она.
Александр мысленно поморщился, заподозрив в этой встревоженности дань вежливому участию здорового человека больному.
– Обострение панкреатита, – небрежно произнес Александр. – Ты не представляешь, каким уродливым и беспомощным становится человек. Он опухает, его охватывает чудовищная слабость и… отвращение к жизни…
– Но сейчас все позади? – Нелли было тяжело и неудобно разговаривать на подобные темы.
Александр заметил это и упрекнул свою знакомую в легкомыслии. Впрочем, упрекнул молча.
– Выкарабкался, – нехотя процедил Александр.
Неловкость Нелли пробудила в нем досаду и даже злость. Он старался не смотреть на нее, повернувшись всем корпусом к арене. Отделенные выкрашенными в синий цвет металлическими перилами, в прогале между кроной каштана и правым углом низкой трибунной крыши пронеслись скакуны. Жокеи, выпятив задницы, тесно жались к их шеям, изогнутым, словно носы римских галер. В бешеном ритме мелькали ноги лошадей, и казалось, еще мгновение – и животные взмоют в небо. По трибуне прошел взволнованный рокот. Слышны были отдельные выкрики, подбадривающие отстающих и приветствующие идущую первой Норис.