Култи
Шрифт:
Что, черт возьми, со мной не так? Почему я жалуюсь на то, что Култи ведет себя отстраненно? Так вежливо и приятно?
Да, со мной явно что-то не так.
Я откашлялась.
— Все было прекрасно. На самом деле, он с нами почти не разговаривал. — И под «почти» я подразумевала «вообще». Но я не собиралась говорить об этом папе.
— О. — Его разочарование было заметно по тому, как резко он воскликнул.
Я почувствовала себя полной дурой.
— Я уверена, что он просто пытается привыкнуть к нам. Возможно. Так ведь?
— Alomejor. — Может
Мне даже не нужно было закрывать глаза и припоминать, что произошло сегодня. Ни единой мелочи. Култи просто стоял в стороне и смотрел, как мы бегаем, выполняя различные упражнения, показывающие, что мы все в форме. Он даже не закатил глаза, не говоря уже о том, чтобы назвать нас группой некомпетентных идиоток. Обычно он говорил это своим товарищам по команде, когда они играли не на том уровне, на который он рассчитывал.
— Ничего. — И это была чистая правда. Может быть, с годами он стал застенчивым?
Вряд ли, конечно, но я могла уговаривать себя. Или, по крайней мере, сказать это папе, чтобы он так не расстраивался. Особенно после того, как он был на седьмом небе, когда впервые узнал, что Култи будет нашим тренером.
— Но, эй, у меня было лучшее время в каждом спринте, — добавила я.
Его смех был мягким и, возможно, немного разочарованным.
— Это моя девочка. Бегаешь каждое утро?
— Да, каждое утро, и я стала больше плавать. — Я замолчала, когда услышала голос на заднем плане.
Все, что я слышала, это бормотание моего отца:
— Это Сал... ты хочешь поговорить с ней?.. Ладно... Сал, мама передает тебе привет.
— Тоже передай привет от меня.
— Моя дочь передает привет... нет, она моя. Другая твоя... Ха! Нет!.. Сал, ты моя или мамина?
— Я соседа.
— Я так и знал! — Он рассмеялся с глубоким довольным вздохом.
Я улыбалась, как последняя дура.
— Я тоже люблю тебя, старина.
— Я знаю, но я люблю тебя больше, — усмехнулся он.
— Да, да. Позвони мне завтра, хорошо? Я очень устала и хочу положить лед на ногу.
Он прерывисто вздохнул, но я знала, что он ничего не скажет. Его вздох сказал все и даже больше; это было мягкое бессловесное напоминание о том, что мне нужно позаботиться о себе. Мы сто раз обсуждали это. У нас с папой были особые отношения и взаимопонимание, которое редко встречалось. Если бы мой брат сказал, что ему нужен лед, я бы, наверное, спросила его, собирается ли он умирать. А папа сказал бы ему забить на это. Наверное, в этом была вся прелесть того, что я дочь своего отца. Ну, прекрасно быть мной, а не моей младшей сестрой, с которой он постоянно воевал.
— Ладно, завтра. Спи спокойно, mija.
— И ты тоже, папа. Доброй ночи.
Он еще раз попрощался со мной, и мы закончили разговор. Сидя на кровати в квартире над гаражом, которую я снимала последние два года, я позволила себе вспомнить о Култи и о том, как он просто застыл на поле, будто памятник самому себе, наблюдая, наблюдая и наблюдая.
И тут я снова напомнила себе, что он какает.
Глава 4
Следующие
Все хотели знать, какой он — Рейнер Култи, а мне нечего было им рассказать. Он появлялся, чем бы мы ни занимались на тренировке, застывал в любом свободном углу и смотрел. Он вообще ни с кем не разговаривал и не общался. Он ни делал ничего.
Так что... это было своего рода разочарованием для всех, кто о нем спрашивал.
Какая-то часть меня была удивлена, что птицы еще не нагадили на него, потому что он просто неподвижно стоял. Если бы ему когда-нибудь понадобились деньги, он мог бы работать в качестве одной из живых статуй. Тех самых, что раскрашивают свои тела в металлические цвета и замирают посреди Таймс-сквер, а люди бросают монетки, чтобы те пошевелились или за возможность с ними сфотографироваться. Настолько ужасно он выглядел, находясь в состоянии полной апатии.
Зато никто ничего не говорил о чудовищной пресс-конференции, не упоминал об Эрике и Култи, и больше не было никаких вопросов о моем возвращении в национальную сборную. В общем, мне действительно не на что было жаловаться. Я могла вести себя как нормальный человек, обладающий некоторым достоинством, а не как заикающаяся идиотка, которая десять лет назад была влюблена в мужчину, о котором все говорили.
И действительно, на что тут жаловаться?
Утром, в день нашей фотосессии, я должна была сразу понять, как пройдет это интервью. Первое, что сделал журналист, это неправильно произнес: «Саломея!». Су-Ломе. Но даже после того, как я поправила его, он все равно называл меня неправильно. В этом не было ничего особенного, я привыкла, что люди коверкают мое имя. Это происходило постоянно.
Су-лом. Саах-Ломе. СА-ломиии. Салями. Саламандра. Солома. Сэл-мен. Сауломе. Салли. Саманта.
Или, если это был мой брат — Бестолочь.
А если моя младшая сестра — Ведьма.
Как бы то ни было, если кто-то не в состоянии произносить ваше имя правильно, даже после того, как вы исправляете его... это знак. В данном случае это точно был знак, и я должна была догадаться, что этот парень настоящий говнюк.
Я пыталась сбежать от него. Обычно я старалась улизнуть от журналистов, но в последнее время их стало так много, что это было невозможно. В ту минуту, когда я заметила группу телевизионщиков и журналистов у поля, где должны были быть сделаны фотографии, у меня внутри все перевернулось. Меня не смущало ходить в спортивном лифчике перед всеми. Я могла прекрасно играть на поле перед тысячами зрителей, но если камера появлялась, когда я не была занята игрой…