Культура древнего Рима. Том 1
Шрифт:
Затем от имени стоиков слово берет Бальб. Видя упорядоченность н красоту мира, говорит он, нельзя не признать, что им управляет божество, великий и благотворный ум, Юпитер, отец богов и людей, управитель и устроитель всех вещей, чтимый всеми народами. Нельзя представить себе, что слаженный во всех своих частях, разумно устроенный мир мог возникнуть случайно из комбинации атомов, как не могли бы случайно разбросанные буквы сложиться в «Анналы» Энния. Боги часто являются людям, помогают, уведомляют о событиях. Они заботятся обо всех, но некоторых выделяют особо. Все великие люди были исполнены божеского вдохновения. Рим превосходит всех своей религией и культом богов, своим уважением к ауспициям, дававшим им победы, хотя теперь из-за небрежения знати наука авгуров приходит в упадок. Подаваемые богами знаки — явное доказательство их бытия; если знаки толкуются неправильно, виноваты не боги, а люди. Весь космос проникнут разумом, а поэтому и он, и все его части — боги. Боги и те, кто оказал людям наибольшие услуги — Геракл, Диоскуры, Эскулап, Ромул-Квирин, Либер. Боги — это все, что полезно людям, все необходимые людям добродетели. В именах богов и в мифах таится глубокий смысл. Юпитер, это помогающий — hivans Pater, он — эфир, свет, небо, бросающий молнии и гремящий; Юнона — воздух, соединяющийся с эфиром; Нептун — вода, море; Земля соединена с отцом Дитом, имя которого происходит от dives — богатый, так как земля богаче всего; Солнце — Sol, т. е. единственный, величайший; Диана — Луна, она помогает при родах, наступающих через 9 лунных месяцев. Людям следует отбросить суеверия, воздавать
Затем снова следует речь Котты, в уста которого Цицерон, во многом следовавший Новой академии, вкладывает собственные мысли. Котта снова повторяет, что, исполняя свои жреческие обязанности, он ни в чем не отступает от завещанного предками и его предшественниками, наиболее знаменитыми великими понтификами. Только чтя установления Ромула и Нумы, смог Рим достигнуть своего величия. Здесь не нужны никакие доводы разума. Другое дело, когда о религии берется рассуждать философ. Критики разума доводы Бальба не выдерживают. Регулярность движений в мире и сам мир — дело не богов, а естественных причин, иначе следовало бы признать, что боги регулируют и приступы лихорадки. Ничто вечное, неизменное, неделимое существовать не может. Если стоики признают богом мир, то зачем им еще другие боги, ничем не отличающиеся от богов невежд, которых бесконечное множество, особенно если причислить к ним и почитаемых варварами крокодилов, кошек, быков, коней и т. п. Мнения о богах многочисленны и разноречивы. Имеется три Юпитера с их сыновьями, в разном числе и разного происхождения Музы, много Меркуриев, Аполлонов, Эскулапов, Дионисов, Диан, Венер, a также Гераклов, так что неясно, какой из них стал богом, если вообще вообразить, что богом может стать умерший человек. Нелепы попытки стоиков объяснить природу богов, толкуя их имена, и столь же нелепы обожествления понятий, особенно Ума, поскольку сплошь да рядом наделенные умом люди используют его для злодеяний. И почему, наконец, если боги заботятся о людях, они допускают, чтобы злые благоденствовали, а хорошие бедствовали?
В трактате «О предвидении» беседа идет между братом Цицерона Квинтом, защищающим с позиций стоиков возможность узнать разными способами волю богов, и самим Цицероном, который, хотя и сам был авгуром, отвергает и высмеивает все виды предвидения (дивинации). Квинт приводит разные примеры из истории греков и римлян, ссылается на наблюдавших звезды вавилонян, анналы которых насчитывают 47 тыс. лет. Возможность дивинации Квинт объясняет тем, что все в мире совершается через посредство Фатума, т. е. через ряд и серию причин, порождающих одна другую, а следовательно, не случается ничего такого, что не должно было бы случиться, поскольку все в своей природе содержит вызвавшую его причину. Если бы он был человеком, способным охватить связь всех причин, он бы никогда не обманывался. Но такую силу имеет лишь бог, человек же может только наблюдать за тем, какая причина вызывает какое следствие, пытаться по разным признакам вывести будущее из настоящего, в котором оно уже содержится как растение в семени. Ошибки в данном случае столь же не опровергают науку дивинации, сколь ошибки врача не опровергают медицину. Вместе с тем Квинт обрушивается на самозванных авгуров «из страны марсов», сельских гаруспиков и астрологов, промышляющих у цирка, толкователей снов, предсказателей из числа поклонников Исиды, как на шарлатанов, не причастных к божественному искусству дивинации.
Свои возражения Цицерон начинает с того, что будущее часто зависит не от какой-то закономерности, а от случайности, от Фортуны, a не от всеопределяющего Фатума. А если бы таковой и был, то будущее тем более незачем знать, поскольку его нельзя изменить никакими усилиями. Нельзя дать разумное объяснение науке гаруспиков, и недаром Катон говорил, что не понимает, как один гаруспик может без смеха смотреть на другого. Ведь нелепо связывать всемогущую природу с внутренностями жертвенных животных, порядком, в котором падает зерно из клювов священных кур, с ударом молнии или каким-либо событием, не казавшимся бы нам чудесным, если бы мы знали его естественные причины, ибо вне естественных природных причин ничего быть не может. На такие происшествия не обращают внимания в мирное, спокойное время, но во время войн и опасностей они усиливают страх. Цицерон решается посягнуть даже на основу основ римской религии — на возводившиеся к Ромулу авгурии, признав, что древние ошибались во многом, однако не следует подрывать их авторитет, ибо это полезно для черни и для республики. Обычай, религию, науку авгуров следует чтить и карать тех, кто поступает вопреки им. Но нельзя не признать, что философ не может верить в науку о толковании полета птиц, так как не знает, откуда она взялась и на чем основывается. И уже чистым суеверием следует признать гадания по «жребиям», туманные Сивиллины оракулы, астрологию, толкование снов. Защищающие дивинацию исходят из того, что боги существуют, заботятся о людях, подают им знаки, что будущее предопределено и его полезно знать. Но все эти рассуждения строятся на цепи недоказанных положений, а значит, и не могут служить доказательствами. В них много нелепостей, и кажется, что и придумать уже невозможно ничего столь абсурдного, что ужо не было бы сказано каким-нибудь философом. Мудрый человек должен отбросить порожденные суевериями страхи, уважать вечную и прекрасную природу и хранить установления предков.
Так предстает Цицерон в качестве философа. Совсем или, во всяком случае, во многом иначе он писал, выступая как государственный деятель в трактате «О законах», когда формулирует религиозные обязанности граждан (II, 8—24). Из этого сочинения мы узнаем, что приближаться к богам следует с чистым духом и целомудренным телом, ибо чистота любезнее богам, чем богатство и роскошь, a поступающему по-иному отомстит сам бог. Никто не должен иметь и чтить частным образом богов новых или пришлых, если они не признаны официально (publice), ибо в противном случае произойдет смешение религий и появятся не руководимые жрецами, неизвестные sacra. Чтобы боги присутствовали не только в уме, но и в глазах, в городах должны быть святилища, а н полях священные рощи и места пребывания Ларов, поблизости от виллы, так как их религия завещана от предков и господам, и рабам. Пусть соблюдаются фамильные обряды, так как их установили в древности, когда боги были ближе к людям. Следует чтить и тех богов, которые всегда были на небесах, и тех, кого их заслуги привели на небеса — Геркулеса, Либера, Эскулапа, Диоскуров, Квирина, и тех, которые открывают человеку доступ на небеса — Разум, Мужество, Верность. Люди должны знать, что души всех бессмертны, a души людей доблестных и хороших (fortium bonorumque) божественны. Добродетели обожествлены и имеют храмы, дабы те, кто ими обладают, знали, что сами боги поместили добродетели в их сердца. Следует почитать и такие ожидаемые блага, как Здоровье, Почесть, Помощь, Победу, Надежду, ибо дух распрямляется в ожидании хорошего. Должно соблюдать праздники, когда свободные отдыхают от споров и тяжб, рабы — от трудов и работ. Жертвы надо приносить так, как это установлено. Каждый бог должен иметь жрецов, некоторые Фламинов, все — понтификов. Тех, кто не знает, как совершать частные и общественные sacra, поучают жрецы, так как это касается не только религии, но состояния государства (ad civitatis status pertinet), a народ всегда нуждается в авторитете республики и советах лучших. Жрецы должны быть двух родов: те, кто совершает sacra, и те, кто с одобрения сената и народа интерпретирует данные богами знамения.
И далее, оправдывая высший авторитет авгуров и превознося их заслуги перед
Особенно ярко эта тенденция проявилась в знаменитом «сне Сципиона», включенном в трактат «О республике» (De rep., VI, 3—21). Здесь Сципион Эмилиан рассказывает, как во сне ему явился Сципион Африканский [в другом месте того же трактата (III, 98) Цицерон говорит, что он среди людей был подобен Геркулесу среди богов] и предсказал ему его будущие победы, триумфы, исключительное положение в республике и открыл, что всем возвысившим свою родину и ее хранившим предназначено особое место на небе и вечное блаженство, так как покровители и хранители государства (civitas) присланы с неба и туда же возвращаются. Их настоящая жизнь начинается с освобождением от уз тела. Показав ему космос и разъяснив его устройство, движение управляемых богами планет и звезд, раскрыв значение «великого года» (периода, по истечении которого все светила возвращаются в исходное положение и повторяется все ранее бывшее), Сципион Африканский снова говорит о бессмертии души, не отличимой от бога, поскольку она правит телом, как бог космосом, и опять призывает Сципиона Эмилиана закалять свою душу великими делами и заботами о благе родины. Тогда его душа быстро и легко вознесется на небеса в противоположность душам людей, нарушающим божеские и человеческие законы, приверженных страстям: они, отделившись от тела, обречены бродить вблизи Земли множество веков. Как мы видим, здесь наградой за великие дела служит уже не только заслуженный почет, но и апофеоз или нечто весьма к нему близкое, что расходится с исконной римской религией.
Выше упоминалось, что на богоизбранность претендовали виднейшие политические деятели I в. до н. э. Покоренные Римом народы Восточного Средиземноморья, испокон века привыкшие к требовавшим божеских почестей правителям, учреждали культы и игры в честь и не столь могущественных, как Сулла или Цезарь, полководцев — Фламинина, Лукулла, Метелла. В Испании, где, как и в Галлии, издавна существовал культ умерших вождей и царей, славой избранника богов пользовался Серторий, якобы получивший от отождествлявшейся с Дианой местной богини всюду следовавшую за ним белую лань.
Обстановка гражданских войн, поиски какого-то выхода, надежды на лучшее, несомненно, способствовали и вере в богоизбранного вождя спасителя, и различным спекуляциям по поводу смены веков и возможного наступления нового «золотого века». Многие исследователи приписывают подобные «эсхатологические» и «мессианские» чаяния влиянию Востока и считают, что в первую очередь они были свойственны простому народу. Вряд ли с этим можно согласиться. Как мы видели, в свидетельствующих об умонастроении народа надписях никаких следов «восточной мистики» не обнаруживается. Напротив, в ряде случаев даже рабы и отпущенники, носившие явно восточные имена, обращались К традиционным римским богам, участвовали в обслуживавших их культ коллегиях. А самыми массовыми, демократичными, политически активными были коллегии компитальных Ларов, т. е. божеств, связанных с самыми основами римской жизни и римской религии. Попытки сената их запретить вызывали взрывы возмущения, а когда Клодий своей властью народного трибуна восстановил эти коллегии и справил Компиталии, он обрел множество новых сторонников среди городских рабов и плебеев. Правда, были среди низов поклонники египетских богов, хотя ничего более подробного мы о них не знаем; среди плебеев пользовались популярностью столь презираемые знатью маги, гадатели, астрологи, ходили какие-то оракулы, впоследствии собранные и сожженные Августом, но все это не свидетельствует о массовом увлечении учениями Востока. «Римский миф» еще достаточно прочно владел умами народных низов Рима. Их идеалами были в то время не какие-либо «спасители» восточного типа, a легендарные римские цари-народолюбцы, в первую очередь Сервий Туллий, ставший из рабов царем, и его возлюбленная Фортуна, по своему желанию унижавшая великих и возносившая униженных. Вероятно, не случайно Цезарь к двум древним коллегиям луперков прибавил коллегию Луперков Юлиев, в которую входили и его приверженцы из знати, и отпущенники. Цицерон высмеивал это мероприятие (Ad. Att., XII, 5), но оно должно было импонировать народу, связав Цезаря с Ромулом, который, согласно традиции, был луперком и, защищая народ, враждовал с сенатом. Не случайно также впоследствии существовал проект присвоить Августу имя Ромула-Квирина (Serv. Georg., III, 27). Пока народ боролся и надеялся победить, мистика и повышенный интерес к потустороннему не могли для него вытеснить реальные интересы и чаяния.
Увлечение такого рода предметами было свойственно именно знати, причем наиболее реакционной. Аппий Клавдий Пульхр занимался некромантией, вызывал с целью узнать будущее души умерших. Нигидий Фигул, прославившийся ученостью и непонятностью своих сочинений, был ярым приверженцем пифагорейства, этрусской и восточной сокровенной науки, в которых также искал возможность предугадать будущее [100] . Возможно, что именно в это время в соответствующих кругах растет влияние этрусской религии, с которой прежде связана была главным образом наука гаруспиков и авгуров. Нигидий Фигул (или некто от его имени) публикует на греческом языке этрусский бронтоскопический календарь, содержавший основанные на ударах молнии и грома предсказания событий, долженствующих произойти в государстве [101] . Распространяется пророчество этрусской нимфы Вегойи, в котором она призывает людей быть честными, обуздывать себя (disciplinam pone in corde tuo), не нарушать заветы Юпитера (первым размежевавшего землю), расширяя границы своих земель за счет участков других людей, ибо подобная практика повлечет за собой страшные наказания и для виновников, и для всего государства (Sehr. Rom. Feldm., Bd. I, S. 350). Пророчество Вегойи говорит, между прочим, об усилении людской жадности в текущем, восьмом веке, что было связано с этрусским учением о смене постепенно ухудшающихся веков, которая должна окончиться наступлением нового «золотого века».
100
Latte К. Op. cit., S. 289.
101
Елъницкий Л А Социально-политические аспекты «бронтоскопического календаря» П. Нигидия Фигула. — ВДИ, 1971, № 2, с. 107–116.