Культура на службе вермахта
Шрифт:
«Фау-1» был недорогим проектом — на средства, необходимые для постройки одного бомбардировщика «Ланкастер», на обучение экипажа, на производство снарядов и топлива, можно было построить 300 ракет «Фау-1», каждая с тонной взрывчатки и радиусом действия в 300 км. За 3 месяца 1944 г. на строительство этих ракет немцы потратили 12,6 млн. фунтов стерлингов — английские материальные затраты были в 4 раза больше; от ракет в Великобритании погибло 7800 человек, среди них 1950 пилотов. Гитлера, однако, не удовлетворяли эти показатели: в хаосе компетенций Третьего Рейха преимущество получали те проекты, которые соответствовали его бредовым идеям. При помощи ракеты «Фау-2» Гитлер хотел отомстить Рузвельту, разрушив Нью-Йорк, поэтому на нее выделялись огромные ресурсы. Только в Германии на строительстве ракеты «Фау-2» было занято 200 тыс. рабочих, включая высококвалифицированных техников. Программа «Фау-2» поглотила огромные средства и лишила Германию современных реактивных самолетов и подземных нефтеперерабатывающих станций, радаров, подводных лодок{481}.
Партийное руководство и пропаганда всеми силами стремились уберечь чувство общности нации перед лицом массовых бомбежек и общих страданий. По настоянию Бормана, в конце 1942 г. все 42 гауляйтера стали одновременно
До 1944 г. союзническая бомбардировочная авиация разрушила 600 тыс. зданий, 1,6 млн. квартир, до 1945 г. в бомбежках погибло 600 тыс. человек. С 1942 г. английская авиация сбрасывала на немецкие города ежемесячно до 90 тыс. тонн бомб, а немцы сбросили бомб на Великобританию: в 1940 г. — 36 тыс. тонн, в 1941 г. — 21 860, в 1942 г. — 38 260, в 1943 г. — 2298, в 1944 г. — 9151, в 1945 г. — 761 тонну. Как ни странно, бомбометание по гражданским объектам Германии резко усилилось в конце войны, когда оно уже ничего не решало. Только в марте 1945 г. американцы и англичане сбросили на Германию 130 тыс. тонн бомб{486} — это больше, чем люфтваффе сбросил за всю войну. Речь шла о неведомых ранее масштабах: если немцы за всю войну сбросили 108 тыс. тонн бомб, то американские и английские ВВС на Европу сбросили 2,7 млн. тонн бомб, из них 50,3% — на Германию, 6,7% — на Австрию, 1,8% — на Францию, 13,7% — на Италию, остальное — на другие страны{487}. Обида за бессмысленные бомбежки осталась в Германии (и отчасти среди английской общественности) до сих пор: 31 мая 1992 г., когда королева-мать открывала в Лондоне памятник маршалу Артуру Харрису, церемония несколько раз прерывалась криками протеста. Когда же королева Елизавета И в октябре 1992 г. прибыла в Дрезден, ее встретили свистом и тухлыми яйцами{488}.
Английский физик Патрик Блэкетт считал, что союзнические бомбежки Германии являются отражением «комплекса Юпитера»: представления о праведных богах, мечущих громы и молнии на головы ненавистных врагов. Только этим комплексом можно объяснить бессмысленную и варварскую бомбардировку Дрездена 14 февраля 1945 г. Рузвельт и Черчилль хотели показать Сталину, что они делают все возможное, чтобы помочь Красной армии на Восточном фронте. Приказ о бомбежке Дрездена Черчилль отдал прямо с Ялтинской конференции. В Дрездене было много беженцев из Силезии — вполне можно было предположить, что Сталин хотел их уничтожить, чтобы беспрепятственно передвинуть польскую границу на Запад{489}. Возможно, это была одна из причин приказа Черчилля бомбить Дрезден. Трагедия Дрездена была особенно болезненной по той причине, что хотя он и не был объявлен открытым городом, но на него было совершено только два небольших воздушных налета: первый 7 октября 1944 г. (погибло 435 человек при разрушении железнодорожной станции) и 16 января 1945 г. (погибло примерно столько же человек на той же станции). Казалось даже, что с союзниками было достигнуто негласное соглашение: в ответ на то, что в свое время немцы пощадили Оксфорд, англичане не трогали Дрезден. В конце концов, город не имел военного значения, а многие его памятники входили в сокровищницу мирового искусства. Ощущение безопасности горожан распространилось и на сотни тысяч беженцев из восточных земель. На вокзале сидели пассажиры, административные здания были забиты людьми, в центральном парке Дрездена в палатках размещалось около 200 тыс. беженцев. Всего в городе собралось около 1,3 млн. человек{490}. В первые минуты налета связь между Дрезденом и внешним миром прекратилась, и все подробности ужасного дня дошли до Берлина только к вечеру. Сначала Геббельс отказался верить в масштабы катастрофы, потом разразился рыданиями и начал обвинять Геринга, называя его «паразитом, достойным суда»{491}. Под бомбами в Дрездене погибло 135 тыс. человек — у города не хватало сил похоронить погибших. Чтобы собрать трупы и предать их огню, военные соорудили металлические колосники, под которыми разводили огонь; на каждое сооружение складывали по 50 трупов, погребальные костры пылали две недели{492}.
Не менее тяжелой была судьба Лейпцига — исторической святыни немцев, важнейшего культурного центра Германии. Именно здесь находилась церковь Святого Томаса, где 27 лет подряд Бах играл на органе и где он был похоронен, где крестили Вагнера, где Лютер прочитал свою первую проповедь.
Поскольку с 1943 г. налеты стали практически регулярными, то большинство немцев между 18 и 19 часами устремлялись в бомбоубежища и покидали их только к 22.00, воздушные тревоги часто повторялись и ночью. Таковой была повседневность для многих немцев долгие годы войны, но все равно они готовы были каждый раз начинать все заново: убирать развалины, отстраивать разрушенное, держаться из последних сил. Иными словами, расчет союзников на панику и дестабилизацию вследствие бомбежек гражданских объектов совершенно не оправдался — он был ошибочным.
На союзнические ковровые бомбометания «по площадям» люфтваффе не мог ответить адекватно, так как в Третьем Рейхе требование точного бомбометания с пикирования было распространено на все типы самолетов, но для этого нужны были соответствующие прицелы, а главное — высокое качество подготовки экипажей; все это тормозило строительство мощной дальней бомбардировочной авиации. Англичане же и американцы бомбили с высокого (до 6 км) горизонтального полета и «по площадям»: их главной задачей было воздействие на моральное состояние гражданского населения{493}. В этой связи следует помнить, что именно английская и американская авиации спровоцировали тотальную воздушную войну. «Немцам незачем добавлять к уже имеющемуся чувству вины еще и ответственность за массовые бомбардировки и тотальную воздушную войну», — справедливо подчеркивал в мемуарах генерал-майор пожарной службы Ганс Румпф{494}. Нужно иметь в виду, что «точное бомбометание», которое американцы совершенствовали с 1941 г., к сентябрю 1944 г. нанесло значительный ущерб немецкой военной экономике, а «бомбежки по площадям» достигли апогея как раз к 1945 г., когда участь Третьего Рейха была уже решена. Всего вследствие бомбежек в Германии погибло 350 тыс. человек, раненых и калек было 850 тыс. Число жертв бомбежек среди гражданского населения Германии было в 10 раз больше, чем в Великобритании{495}.
Военно-воздушный террор союзников — тема № 1 в повседневных разговорах — усилил немецкое военное сопротивление и поднял моральный дух немцев, но к концу 1944 г. он стал просто изматывать. Нервозность и страх смерти под обломками зданий постоянно преследовали жителей немецких городов (эту обстановку живописал в своем блестящем романе «Бойня номер пять» (1969 г.) американский писатель Курт Воннегут, который сам принимал участие в бомбежках, был сбит, попал в плен к немцам и пережил бомбежку Дрездена в лагере для военнопленных). В большинстве немецких городов к концу 1944 г. уже не было спокойных ночей, жизнь ничего не стоила, люди жили настоящим и не помышляли о будущем. На солдат, приезжавших в отпуска, эта атмосфера действовала угнетающе: они уже не убеждали друг друга в необходимости борьбы до победного конца, но спрашивали, за что солдаты дерутся на фронте, если в тылу враг беспрепятственно уничтожает их дома и убивает их близких{496}.
Напряжение усиливали беженцы из разбомбленных городов. Они рассказывали всякие ужасы, например, как эсэсовцы расстреливали мечущиеся по улицам живые факелы, чтобы эти несчастные чего-нибудь не подожгли еще или чтобы прекратить страдания{497}. На первом этапе помощь беженцам была организована хорошо, но с увеличением их числа она становилась все более обременительной и потому формальной. Так, в некоторых частях Германии (например, на юге) помощь беженцам властями была настолько формализована, что народ не испытывал к ним сострадания, и даже называл беженцев «цыганским табором»{498}. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что тяготы содержания и расквартирования беженцев распределялись отнюдь не равномерно по всем слоям общества, и крестьяне удивлялись, как удается обладателям огромных стокомнатных апартаментов или дворцов избежать «обязательного» подселения{499}.
Германия накануне поражения
В один из самых тяжелых моментов в истории Третьего Рейха — после поражения под Сталинградом и после поражения в Африке — сообщение об отставке Муссолини произвело впечатление грома среди ясного неба. Шок среди партийных и государственных функционеров был гораздо больший, чем среди простого народа{500}. Даже Гитлер был ошарашен известием, хотя абвер и СД давно доносили об интригах при итальянском королевском дворе и о шатком положении дуче{501}. Молчание Гитлера по поводу итальянских событий действовало неблагоприятно — как раз в этот момент, как передавала СД, народ нуждался в успокаивающем и ободряющем слове фюрера{502}.
9 сентября британцы высадились в Калабрии, американцы — в Салерно, и генерал Эйзенхауэр объявил о заключении перемирия с Италией (которое тайно было подписано на Сицилии еще 3 сентября). Тотчас по приказу Гитлера немецкие войска были введены в Италию, Рим был оккупирован, а итальянские войска — беспрепятственно разоружены. Итальянский флот успел выйти из зоны досягаемости вермахта и сдался на Мальте англичанам. 13 октября правительство Бодальо официально объявило войну Германии. В Германии это известие восприняли уже не так трагически — в народе говорили, что после Сталинграда все пошло вкривь и вкось, и военная удача окончательно отвернулась от немцев. Союзники по антигитлеровской коалиции, морально выигравшие от поражения Италии, усилили бомбежки немецких городов: 40 тыс. убитых с 25 июля по 5 августа 1943 г. насчитали только в Гамбурге. СД доносила, что немцы теряют оптимизм, нарастает недовольство режимом. СД сообщала об анекдоте о новом требовании при вступлении в партию: тот партайгеноссе, который приведет в партию 9 новых членов, сам может выйти из нее, а тот, кто приведет 10 — получит свидетельство, что никогда в партии и не был{503}. Стали распространяться самые невероятные слухи, что Геринг, Риббентроп и Ширах бежали, но доверие к Гитлеру оказалось довольно прочным; хотя и поговаривали о его возможном уходе, но не злорадно, а с определенной долей сожаления{504}. Все больше партийных значков исчезало с лацканов пиджаков, все реже можно было услышать «гитлеровское приветствие». Раздавались даже голоса о возможности нового правительства в Германии{505}. 16 августа 1943 г. СД таким образом резюмировала видение немцами военного положения страны: «Мы обороняемся от превосходящих сил противника. Италия от нас отвернулась, так как ей посулили определенные блага. Отсюда — угроза для нас со стороны Альп: южная Германия станет объектом интенсивных налетов вражеской авиации, Балканы — в опасности, а это вредит снабжению нашей страны нефтью. Огромные людские резервы СССР и их неисчерпаемые материальные ресурсы могут привести к третьей русской зиме, которую вермахт не перенесет, и для Германии наступит катастрофа. Многие возлагают последние надежды на оружие возмездия, но большинство в это чудо не верит. Эвакуация миллионов людей, трудности с их размещением и снабжением приведут к анархии»{506}.