Культурные особенности
Шрифт:
И они пошли. Просто так. В никуда, глядя как плывет на запад нежно-алое яркое солнце. Вдоль главной улицы, провожая взглядом гремящие грузовики — с полей возвращались рабочие смены. Из кузовов — смех и протяжное пенье, на радиаторах — большие желтые и алые цветы. Через пруд, берегом, в траве по колено. Звери «муур» плескались в тягучей воде, ныряя и отряхивая капли воды с густой черной шерсти. Один подбежал, радостно тыкнулся Эрвину в ладонь рогатой мордой. Ирина улыбнулась — узнала «котика» по обломанному шипу на воротнике. Залезли зачем-то на холм, посмотрели сверху вниз на поля, пушки и статую бородатого мужика в кепи с сигарой в зубах.
Напротив собора — одноэтажная деревянная изба. Местное управление. Троерукий Хуан на крыльце и толпа вокруг него — большая, гудящая… Люди галдели, председатель что — то считал — неспешно, загибая пальцы. Записывал, ставил куда-то отметки.
— Кстати, ты про рацию его спросил? — встрепенулась Ирина, увидев его. Эрвин поморщился недовольно. Тяжело было возвращаться к текущим делам после пряного, щекочущего нос безделья последнего часа.
— Спросил. Без толку. Не работает она у него, — ответил он и улыбнулся. Про рацию Эрвин спросил Хуана в управе еще в первый их разговор. Точнее, во второй, тот, что после обеда, уже разобравшись и получив задание на амбар. Хуан смешно засопел в ответ, скосил глаза и ответил вопросом на вопрос, хоть и не еврей вроде:
— Зачем мне, парень, в хозяйстве машина, по которой раз в год шлют глупые указания? Сломалась она. Совсем. И восстановлению не подлежит, вот.
А глаза при этом отчаянно косил на заднюю дверь. Выразительно так, Эрвин едва сдержался, чтобы не заржать в голос. Из-за двери — бодрая музыка и детский смех. Мультики, да. А детали в рации и видео взаимозаменяемые.
— Обещал с попутной машиной весть в СанТоррес послать, но думаю без толку, — сказал он Ирине, рассказав детали этой эпопеи, — мы все равно доберемся раньше. Бардак у них тут.
— Да ладно тебе, — ответила она, непонятно чему улыбнувшись. Звенел рояль. На площади шумела толпа. Галдела на тысячу голосов, напирая на председателя. Зачирикали птицы над головой. Забились, закричали — две яркокрылые шустрые сойки. В глазах у Ирины — тепло и добрая улыбка. А у соек солома в клювах — вить гнездо собрались, проверяя данное разрешение. Над столовой крутился белый, пряный дымок. Там звенело и стучало дерево.
— Эрвин, а какое сегодня число? — спросила Ирина вдруг, рассеянно глядя вверх, на птичье веселое копошение.
— Не помню, — пожал плечами он. Одним плечом, на второе невзначай оперлась Ирина. Задумавшись, случайно, совсем. Коса растрепалась, от волос — пряный, кружащий голову дух. Яркое перо в у виска. Почему то забилось, глухо стукнуло сердце.
— Не помню, — повторил он, аккуратно переводя глаза вверх на алое закатное солнце, — тут время странно течет.
— Просто ритм другой, не замечаем.
Из столовой на площадь потащили зачем-то столы — длинные, накрытые белыми скатертями столы. Белая фигура — мама Кураж ходила там, размахивая руками. Ирина встрепенулась, вдруг хлопнула себя по лбу.
— Ой, забыла. Палочку
И убежала. Быстро, лишь — шурх — шурх — прозвенели каблучки, да махнула шальным ветерком по траве синяя флотская юбка.
Эрвин долго не мог понять, при чем тут палочка, потом зачем-то полез в карман — за часами, посмотреть таки дату. Не достал, бросил, махнул рукой. Присел на корягу и долго глядел в никуда. Время тут и в самом деле текло как-то не так. Тягуче, медленно, далеко от жесткого флотского ритма. Как в школьной книжке, про хитрого грека. Как там его — Одиссей? Вроде, да. И алый цвет «тари» тут вроде лотоса — что-то важное намертво забылось. А что-то — наоборот.
Ладонь аккуратно коснулась плеча. Разгладили наплечный шеврон, еще помнящий прикосновенье Ирининых острых лопаток.
— Простите, а вы не из Витебска?
Эрвин аж сморгнул. Настолько неожиданно было услышать это сейчас. Тихий голос, жесткий земной говорок. Поднял глаза — и сморгнул второй раз от удивления. С первого взгляда показалось, что перед ним пожилой и очень вежливый негр. Потом понял, обругал сам себя. Сморгнул в третий раз, прогоняя с глаз дурную иллюзию. У местных кожа или зеркальная, сверкающая на солнце, или, как у Станислава, белая, оттенком в перламутр или свежее молоко. Стоит привыкнуть — и обычный земной загар воспринимается глубоко черным. Эрвин сморгнул в третий раз, пригляделся — перед ним просто обожженный местным солнцем землянин. Вполне европейской внешности, невысокий, давно немолодой. Даже старый уже — лицо высохло и покрылось морщинами, руки — тонкие, в сетке вен. Бесформенная накидка на плечах. Черная. И золотой крест.
«Осторожно», — одернул он себя, сообразив, что смотрит на иезуита.
— Так не из Витебска? — спросил тот, вздохнув осторожно присаживаясь на корягу напротив.
— Нет. Вообще не с Земли, с Семицветья.
— Жалко… Я вот из Витебска… только сто лет там не был. Думал спросить — как там. Отец Вениамин, местный куратор от ордена. Собор достроят — настоятелем буду. Если, конечно, доживу. Хуан все перестраивать рвется.
— Эрвин Штакельберг, волонтер флота, — представился Эрвин, дивясь — люди, по слухам, отжавшие на себя планету рисовались ему совсем иначе. В воображении.
— Да говорили уже. Был на выселках, услышал — приехал. Редко тут земляне проезжают, поговорить не с кем… Уж простите старика — сто лет дома не был, ностальгия замучила. Даже забыл как выглядит снег. В прошлом году съездить хотел — да в конрегации Сан Торреса потеряли направление. Случайно… может быть в этом году, говорят. А тут даже на Рождество снега нет… — говорил отец Вениамин меж тем. Медленно, смотря мимо Эрвина — на закат и непонятно чему улыбаясь. Мечтательно так. Вспоминал, наверное… белый снег, елку в гирляндах и горку залитую льдом… Эрвин невольно поежился.
— И как вас сюда занесло? — спросил Вениамин вдруг, разом стряхнув мечтания. Сузились, собрались в щелку серые внимательные глаза. Эрвин — третий раз на дню — рассказал. Как есть, надеясь что у старика найдутся к церковному начальству ходы — выходы. Хотя вряд ли…
— Понятно… — подвел итог его рассказу отец, — значит, опять Дювалье… Ну что же, молодой человек, не вы первый, не вы последний. Привыкните. Старого Яго видели, с Хуаном сработались, гляжу…
— Сработались, — кивнул Эрвин, не удержавшись — еще раз скосив глаз на серый круг свежепоставленного амбара. Стоял прочно.