Кумуш-Тау — алые снега
Шрифт:
Я уже не отличал болезненных своих видений от реальности и ничуть не удивился, когда надо мной наклонилось желтое, как медный поднос, с редкими кошачьими усиками, человеческое лицо... Спаситель мой, назвавшийся Кинуко, наполовину жестами, наполовину на сквернейшем английском языке, объяснил, что наше судно стало жертвой огромной волны «цунами», вызванной землетрясением на дне моря, что я — единственный оставшийся в живых и что я должен рассказать ему, где хранилось золото и много ли его было на корабле. Впервые услышав о золоте, я отнес это за счет плохого знания языка. Но Кинуко повторял это слово опять и опять,
Не стану рассказывать о тяготах пути моего к родным берегам, о горе семей моих товарищей, перед коими выполнял я печальный долг вестника о постигшем несчастье. Скажу лишь, что много времени спустя после сего ужасного приключения в карманах старой своей одежды обнаружил я останки двух сморщившихся уже и высохших морских звезд. Необычайная их тяжесть изумила меня, по внезапному наитию я сжег их в топившейся печке и выгреб из золы несколько золотых крупинок...
Люди сведущие, к кому я обращался, не выражали никаких сомнений в том, что это было доподлинно золото, что же касается обстоятельств его находки, я ни от кого не получил удовлетворительных разъяснений.
Видимо, все, приключившееся с нами, как необычайные световые явления, так и таинственное нахождение золота, останется навсегда одной из тех загадок моря, к коим в наш век ключа еще не подыскано...»
— Ну, а дальше домашнее, — сказал Краболов, захлопнув тетрадку. Губы у него дрожали, он попросил разрешения закурить.
Если б не дождь, неутомимо шелестящий в листьях, не серый полусвет и не голос чтеца, который порою перехватывало волнение, должно быть, эта история не поглотила бы меня так полно — я даже о Гришке забыла. И только прозаическая коробка «Казбека» вернула меня в сегодня. Я взглянула на сына: он уставился на Краболова странно расширенными глазами, вытянув тонкую шею.
— Вот такое случается, — сказал наш неожиданный знакомый.
— А это правда? — вдруг слишком громко спросил Гришка.
Меня передернула его бестактность. Но Дадибор ничуть не обиделся. Часто и неумело затягиваясь, он сказал задумчиво:
— Если б я знал... Специальность моя чересчур уж далека от этих вопросов. Конечно, можно было бы порыться в литературе. Но завтра — пеший поход к Учан-Су. Пока не вернусь, что я могу тебе сказать?
— Может, все это вашему дяде померещилось? — почти враждебно наседал Гришка. — Ведь он же болен был, правда?
— А ты вот что сделай, — предложил Краболов. — Просмотри-ка сам литературу, хотя бы популярную. Думаю, что с дядиных времен многие загадки уже разгаданы. Может, и эта — уже...
Он сделал жест, будто раскалывая орех ребром ладони, и светло улыбнулся. Потом встал, с наслаждением распрямив спину, протянул руку наружу:
— Ого! Дождик редеет!
И, слегка кивнув нам, вышел из-под прикрытия.
— Тоже мне, Жюль Верн, — сказал Гришка. Я посмотрела на него. У него были странные глаза — привычная их прозрачность замутилась
— А интересно все-таки: зайдешь за угол — и море. Как будто газетный киоск, — сказал Гришка.
(Да, да, мы вместе были на пляже! Чудеса — бывают!)
В море танцевали волны, разбрасывая колючие вспышки света. Наигравшись ими, точно осколками зеркала, волны наперегонки мчались к берегу. Каждая старалась взбежать как можно выше, но раскаленные камни пляжа, видимо, приходились не по вкусу, — и волна, сердито шипя, скатывалась обратно. Иная со злости бросала в нас кусочками дерева, обрывками водорослей или просто брызгалась. Сильно пахло иодом, соленой рыбой.
На одном из обломков мелькнули какие-то буквы, я протянула руку. «А, что, не возьмешь!» — задразнилась волна, показывая обломок с разных сторон. Гришка заметил мои тщетные манипуляции.
— Мам, сплаваю? — и, не дожидаясь ответа, зашагал по воде, пряменький, на негнущихся ногах, словно циркуль.
И «сплавал». И принес мне кусок пробкового поплавка с черными четкими буквами «..aria».
— Должно быть, с итальянского судна. Какая-нибудь «Maria» — предположила я. А у Гришки приподнялись нижние веки, зрачки остановились. Про кого другого я подумала бы: «Замечтался». Но — Гришка?
Впрочем, в последние дни с моим сыном явно что-то происходило. Запрет на море был снят. Правда, и тут большую часть времени он проводил, лежа на камнях в мохнатой чалме из полотенца, с книгой в руках. Но иногда, сжав рот в узенькую полоску, без оглядки шагал к морю. И плавал, с отвращением выплевывая морскую воду...
В нем шла какая-то внутренняя работа, о которой я могла судить только по отдельным, нечаянно прорывающимся фразам. За обедом, перекатывая вилкой по тарелке желтый глаз яичницы, Гришка вдруг изрекал: «По сути дела, мы меньше знаем об океанском дне, чем о поверхности луны». А однажды вдруг прошелся по каменному парапету вдоль обрыва метров шесть высотой. Вот и сегодня — вместо того, чтобы после обеда утянуть меня наверх, в парк, он выразил желание еще раз пойти на пляж. И даже влез в воду.
К чему все это клонится? Я боялась пока загадывать
А часы уплывали, незаметно и плавно, как теплоход по гладкому морю. Солнце село куда-то за Ай-Петри. На востоке, низко над водой, стояли серые с розовым облака. Вблизи море казалось аквамариновым, дальше, до черточки горизонта, точно легло серебристое зеркало, и через всю его гладь протянулись к нашим ногам длинные, чуть подкрашенные розовым, отражения облаков...
— Какие краски! — невольно вырвалось у меня. Гришка взглянул осудительно.
— Не в этом же дело, мама, — сказал он с досадой. — Ты вот о чем подумай: с одного гектара дна можно снимать по пятнадцати тонн морской капусты. А сама вода? Ты знаешь, что в ней находятся в растворенном виде почти все элементы таблицы Менделеева? Море — это же гигантский рудник! Людей на земле будет с каждым годом больше. Откуда брать пищу, сырье, энергию? Ребенку же ясно — из моря!
И он широким жестом обвел горизонт.
Гришка и раньше удостаивал меня научных бесед. Выпаливая обоймами только что вычитанное или услышанное, он становился недоступно важен. Но сегодня его голос звучал по-настоящему увлеченно, видимо, ему ужасно хотелось, чтобы я осознала великую роль моря.