Купидон с гранатометом
Шрифт:
Зеркало сонно улыбнулось и порадовало привычным видом меня «а ля натюрель».
Теплый душ, потом как всегда кофе-кофе-кофе. Удивительно, но крепкий натуральный кофе и таблетка импортного аспирина могут буквально сотворить со мной чудо. Даже если до этого я была похожа на квелую редьку и рассыпающийся паззл.
С горячей кружкой в руках, кутаясь в махровый халат, я подошла к окну и стала смотреть на все это сплетение тротуаров, дорог и газонов внизу, на мельтешение машин, на людей, похожих с моего шестнадцатого этажа на муравьев.
Признаюсь: люблю по утрам пить кофе и смотреть на город свысока.
В то памятное
Потом вдруг ни к селу ни к городу вспомнилась недавно виденная на заборе неподалеку надпись: «Fuck this world before this world has fucked you!». Я тогда не выдержала, вытащила маркер и написала рядом, предварительно воровато оглядевшись вокруг: «Расия толька для руских!». Довольная этим приколом я удалилась. Но потом все-таки не выдержала, вернулась и добавила большими буквами: «SAVE TНE PLANET – KILL YOURSELF!».
Ах, мечты, мечты… Вон ветер воет в трубах, дождь ломит кости, и старый плед никак не может спасти от холода в душе… может взять и плюнуть на все эти бессмысленные разговоры о том, что должна женщина и что не обязан мужчина?.. Сколько слов про нее, про эту самую Любовь, слышно отовсюду… спала царевна, спала, а царевич прискакал, поцеловал – она и проснулась. Увы, на деле все частенько случается совсем не так… в реальной, а не придуманной жизни обычно бывает несколько мгновений наслаждения, а потом снова нескончаемая, беспросветная тоска… и так до бесконечности… вот опять к горлу предательски подкатывает ком… потому что мое будущее ясно мне представилось, отчего стало тоскливо до одури – холодильник, телевизор, стиральная машина, ворох неглаженного белья, вечно плачущие детишки, жисть прожить не поле перейтить, пойдем, что ли, перепихнемся, бутылку захвати, дура…
Нет, это очень хорошо, конечно, когда женщина варит, стирает, рожает детишек, вяло переругивается с мужем, постепенно старясь и увядая. Плохо, когда женщина имеет хоть какие-то мозги, которыми думает. Думает не о тряпках и обувке, а о смысле нашего распрекрасного бытия. По себе знаю, как это плохо и вредно для здоровья. Как ужасно быть романтичной. Потому что романтики вечно грустят. Летом грустят о зиме, зимой – о лете, утром – о вечере, вечером о прошедшем утре, сегодня – о вчерашнем дне… Когда уж тут заниматься делом? Жаль, что я сама как раз и есть из них, из этих вот романтиков… Не от того ли я и вела всегда дневник? Хотя, если подумать хорошенько, то дневники ведут только некрасивые девушки, у красивых на это просто нет времени. Но я-то ведь вела, хотя я и красивая, очень даже красивая, честное слово, ко мне только привыкнуть надо… ха-ха…
Выходит, не зря я свою жизнь проживаю, есть что рассказать в назидание другим, у которых наличествуют какие-то проблемы. Особенно тем рассказать, которые не так чтобы очень хороши внешностью и очень хороши душой. Увы, следует признать, что душа без красивых ног сильно проигрывает красивым ногам без души. Впрочем, если ноги не ахти, то это не большая беда, ведь в этом случае люди начинают смотреть на твое лицо. Да, а если и лицо не ахти, то как быть тогда? Как быть обычным барышням, которые считают, что все хорошее и мало-мальски путное происходит без них, что они – злая шутка неизвестных им вуду…
Кто расскажет про них, про их одинокие утра… про холодные вечера… про не просыхающую от слез подушку… про каждое произнесенное «люблю», «доброе утро» и «спокойной ночи», которое слышат только та же мокрая подушка, да еще стены, но только не тот, которого они вечно и напрасно ждут…
Кто расскажет про тех, кто кричит по ночам:
– Поговорите со мной, я просто хочу, чтобы хоть кто-нибудь со мной поговорил, чтобы понял, наконец, меня, понял и принял такой, какая я есть!
И кого вместо ответа заживо шинкуют на старой разделочной доске… Кому слишком часто бывает так хреново, словно пришлось съесть в один присест десять прокисших глазированных сырков…
Поэтому не надо таить свой опыт в себе, не надо быть слишком застенчивой, ибо застенчивого человека везде затолкают – и в трансаорте, и в Царствии Небесном. Вот почему я, в конце концов, решила побороть эту свою застенчивость и чрезмерную чувствительность, дабы помочь другим таким же несчастным, какой была когда-то я. Ведь застенчивый и чувствительный человек, в особенности женщина – безоружное существо перед лицом безжалостного мира, в котором плохой человек всегда найдет хорошего человека, чтобы сделать ему бо-бо.
Так что я предупреждаю всех заранее: история моя предназначена в основном для тех, у кого есть душа, особенно ранимая, поэтому счастливых обладателей шестисотого Пентиума, малинового монитора и мыши с толстой золотой цепью и pастопыpенными лапами просьба воздержаться от чтения всего этого и поскорее заняться очередным шопингом.
Этой ночью мне приснился поистине странный сон.
Поначалу в нем была совершенно темная Темнота. А в ней, в самой дальней дали – маленькое, едва различимое беловатое пятно. Я шла к нему во сне и вдруг увидела, что пятно это оказывается сжавшимся в комок телом человека. И тут я отчетливо поняла, что человек этот – я… Едва до меня это дошло, как та я, что была передо мной, приподнялась, встала сначала на корточки, затем на колени. Еще одно усилие – и вот эта вторая я уже оказалась на ногах…
С каждым движением этого моего второго «я» мрак уменьшался, рассеивался, но до яркого света было еще далеко. Оказалось, что обе мы находимся внутри какого-то помещения без окон и дверей.
Едва встав на ноги, вторая «я» начала метаться по этому странному помещению, отчаянно ища выход. Бросалась к одной стене, к другой, к третьей. Но, увы! Повсюду были только стены, стены, стены…
И тут до моего уха донеслись какие-то странные насмешливые голоса, становясь все громче и громче…
Я в страхе замерла и спросила дрожащим голосом:
– Здесь кто-то есть?
– Есть, есть, есть… – раздалось мне в ответ со всех сторон.
– Кто это, кто?! – закричала я в ужасе.
– А ты посмотри перед собой…
Тут мое второе «я» исчезло, а я, которая настоящая, прямо напротив своего лица увидела еще одно лицо – искаженное, обезображенное гримасой. Это было мое собственное отражение в кривом зеркале. Оказывается, что стены вокруг меня – это кривые зеркала.
– Ты кто? – отшатнулась я от стены-зеркала.
Но в ответ мне только был смех.