Купленная. Игра вслепую
Шрифт:
Только как мне все это объяснить себе самой? Той, кто, ложась в постель каждую ночь или просыпаясь каждое сраное утро, не может не думать и не чувствовать того, кто жил под ее кожей уже практически целый месяц. Кто бился в ее сердце или сжимал его своими невидимыми пальцами всякий раз, когда оно вдруг беспричинно замирало или ловило ментальные прикосновения преследующего меня денно и нощно далеко не мертвого призрака. Кто уже практически стал неотъемлемой частью меня самой, пульсируя в моих венах, сплетаясь с моим сознанием и чувствами собственными нервами и невероятно сильной сущностью. Да я иногда даже себя так не ощущала, как ЕГО. Будто он делал это специально, вытесняя своим менталом все и вся, впиваясь в мою душу или перекрывая собою полностью, чтобы я и думать не смела о ком-то другом и уж тем более не пыталась
Забыть? КАК? Вырвать его из сердца? КАК, ВАШУ МАТЬ? КАК?
Мне проще сдохнуть или сделать с собой что-то, чем пытаться совершить невозможное против нас преступление. И даже если бы я знала, что это реально, пойти на такое предательство, все равно, что вырвать из груди сердце в буквальном смысле этого слова. Хотя до сих пор не могу определиться, что страшнее — не иметь ни единой возможности увидеть его снова хоть краем глаза, хоть издалека, или не знать, как он и что с ним сейчас происходит?
Две недели? Боюсь, я и за полгода не привыкну к этому аду, сколько бы не приложила для этого усилий и до каких бы крайностей не дошла при достижении поставленных передо мной условий. Только не в такой обстановке, не под постоянным прессингом преследующей меня по пятам паранойи. Не под пристальным надзором из нескольких человек все двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.
Может при иных обстоятельствах я бы и смогла привыкнуть к их постоянному присутствию, к мыслям, что они не сводят с меня своих цепких взглядов, а иногда даже обыскивают, если я с кем-то в том же институте слишком долго общалась или недопустимо близко подходила к кому-то на похоронах Луневой, чтобы обняться. А вдруг мне кто-то передаст от Кира записку или того хуже, незаметно подбросит дешевую мобилку, чтобы я могла с ним созвониться?
Хотя нет, привыкнуть к такому все равно нереально, если только ты не сидишь на зоне и это не является неотъемлемой частью твоей новой жизни в качестве типичного отброса общества. Если, скажем, Наталья Олеговна хотя бы старалась как можно реже мозолить мне глаза, то, стоило мне выйти из квартиры, чтобы направиться в институт, магазин или на похороны, о свободном выборе направления, как и о средстве передвижения я забывала моментально и в ту же секунду. В самый первый раз мне помог об этом забыть никто иной, как Дмитрий — один из личных водителей Глеба, с которым мне посчастливилось не так давно переброситься парочкой фраз. Теперь он вдруг неожиданно стал моим персональным надсмотрщиком-телохранителем, как говорится, три в одном. Причем я никогда не входила из квартиры, пока он не поднимался туда по телефонному вызову и не встречал меня во всей боеготовности либо у самих дверей за порогом, либо в прихожей, терпеливо ожидая мое звездное появление на его ясны очи.
Естественно, ничего хорошего при таком сопровождении я не испытывала, мечтая провалиться под землю каждый раз, когда ловила на себе косые взгляды не важно кого — сокурсников, незнакомых людей на улице или подруг. В какой-то момент я даже было решила забить на учебу и никуда не выходить вообще. Только перспектива — провести столько времени практически взаперти в квартире Глеба Стрельникова показалась еще более худшим вариантом, а то и прямым путем в дурку. Да и не поехать на похороны Ксюхи я никак не могла, пусть и заработала дополнительную дозу нешуточного стресса при виде закрытого гроба и танцующего вокруг него с кадилом необъятного попика. Слава богу, Дмитрий на всем этом фоне в своем идеально подходящем к случаю черном костюме не так сильно бросался в глаза и мало чем выделялся среди остальных, по большей степени тех же студентов и ощутимо сократившейся приятельской компашки Ксении Луневой. Не знаю, каким чудом, но мне даже удавалось забывать о его вездесущей тени, особенно в те минуты, когда прикладывало бомбическими приступами пассивной истерии.
Проще всего было на прогулках или во время походов по магазинам, хотя их за последние две недели насчиталось не так уж и много. Как правило, я старалась отвлекаться на учебу и подтягивание хвостов по пропущенным мною последим темам курсовых предметов. Пользование телефоном и интернетом мне, само собой, ограничили по самое немогу. И то, я никогда не набирала нужный мне номер на мобилке сама. За меня это делала Ольга Николаевна, следуя установленному (не ею) графику телефонных звонков чуть ли не строго по часам и внимательно слушая о чем я переговаривалась с матерью или кем-то еще по громкой связи.
С интернетом дела обстояли еще хуже. Любой выход в сеть проходил под строжайшим надзором все той же Ольги Николаевны и то, если я приводила достаточно веские аргументы по возникшей у меня к этому потребности. Разрешалось лишь проверять почту или искать что-то по вопросам учебной программы. Все соцсети были для меня закрыты. Онлайн по Скайпу или Вайберу — только с согласия Глеба и только в присутствии Ольги Николаевны.
Могла ли я когда-то предвидеть, что однажды стану пленницей видного миллиардера и филантропа, — два в одном лице — при более близком знакомстве с которым в свои штаны по любому наделали бы и Кристиан Грей, и даже Дориан Грей? Хотя, честно говоря, я находилась сейчас в таком шоковом состоянии, что воспринимала окружающие меня ограничения с тюремными правилами едва ли ни как за само собой разумеющееся. Думать о себе, о раздражающем дискомфорте в лице неразговорчивых надзирателей или допускать мысли о побеге (или хотя бы просто о звонке в полицию) — это настолько теперь было от меня далеким и каким-то ирреальным. Порой мне вообще начинало казаться, что ничего такого ужасного со мной и не происходит. Как я могу думать о своих смехотворных неудобствах, когда жизни моих родных и Кира зависят только от того, как я себя поведу с Глебом через пару недель, и насколько хорошей пай девочкой сумею себя показать за все это время? Если верить все той же информации из глобальной сети о тематических парах, выбравших формат нездоровых отношений 24/7, мои нынешние условия существования куда более благоприятные, чем у многих секс-рабынь, как добровольных, так и не. По крайней мере, меня еще никто не связывал, не избивал, не насиловал и не морил голодом. Ходить по квартире все время голой, кстати, тоже никто не принуждал. А прожить без интернета несколько дней — это даже не вопрос времени. Я прекрасно обходилась без него и до этого, особенно рядом с Кириллом. Другое дело, как мне пережить все это без Кира и не имея о нем вообще никакой информации?
Так что с происходящим со мной кошмаром я свыклась намного быстрее, чем могла представить себе о таком раньше. Куда сложнее было не сойти с ума от понимания, что время идет, поставленные передо мной сроки медленно, но верно истекают, а чувство безысходности с растущими страхами за жизнь Кира начинают переходить все возможные пределы. Может поэтому мне и было так легко смириться с моим новым положением, когда не нужно было думать о себе или переживать за ущемление личных прав со свободой воли. Не удивлюсь, если бы я с такой же легкостью перенастроила себя на возвращение к близким отношениям с Глебом. Но в том-то и вся проблема. Я не могла об этом думать ни под каким углом обзора, пока находилась в полном неведенье относительно его сына. Возможно, из-за этого и не сумела не допустить очередной ошибки со своей стороны, когда попросила Ольгу Николаевну связать меня по телефону с ее главным боссом.
"Что-то случилось? У тебя все в порядке?" — самая первая глупость — не просто с ним связаться, а сделать это в аккурат через день после похорон Луневой, когда стрессовое напряжение еще не успело окончательно сойти на нет, отупляя сознание вспышками отчаянных порывов и тем самым толкая на неуместные подвиги.
"П-прости, что звоню так… с бухты-барахты. Но… я просто не знаю, как еще подступиться и… и какой найти для этого разговора подходящий повод. К тому же, в нашу последнюю встречу я вообще не была в состоянии что-то и как-то говорить."
И, наверное, обсуждать такую тему по телефону куда проще, чем лицом к лицу, пусть меня при этом трясло не менее сильно, чем после нашего мозгодробительного приезда из больницы.
"И что же такое тебя сподвигло набрать меня сейчас?"
Зря я это сделала. Только поняла это слишком поздно, хотя и могла дать отбой в ту же секунду, а не набираться смелости с духом, закрывая глаза и переводя дыхание перед своим очередным идиотским шагом.
"Просто… Просто хотела узнать… Мы ведь об этом почти не говорили, а я… Мне сложно думать сейчас о чем-то еще, как и о всех твоих условиях. И мне не хотелось бы поднимать этот вопрос при нашей следующей встречи. Но, если я так и не узнаю, что с Киром и жив ли он вообще, боюсь… ни о чем другом думать уже не сумею."