Купол над бедой
Шрифт:
Досточтимый Нуаль одобрительно и благодушно кивал, а я продолжала, изворачиваясь так, чтоб не назвать термин, однозначно выдающий, откуда я беру постулаты на самом деле. Взгляд Сержанта я чувствовала всей спиной. И, наконец, когда Нуаль был готов уже прервать мои излияния похвалой и пожеланием еще лучше изучить Белую книгу, я закончила речь, как и намеревалась:
– И вообще. Нет иного Божества, достойного поклонения, кроме единственного Бога - Аллаха; и поистине Мухаммад ибн Абдуллах из рода Хашима (мир ему и благословение Аллаха) - Его раб и Посланник, посланный Им ко всему человечеству, чтобы научить людей истинной религии.
– Что?
– сказал Нуаль, и мне стало немного стыдно.
Откуда-то сзади донеслось хрюканье и фырканье: кто-то из наших изо всех сил старался не заржать в голос. Сержант, которого я видела краем глаза, закрыл лицо рукой.
– А ты разве не об этом, досточтимый?
– как можно невиннее сказала я.
Пауза затягивалась.
– То, что ты рассказала, очень интересно, - Нуаль говорил так же размеренно и спокойно, как и когда читал нам свои то ли проповеди, то ли лекции об их религии.
– Похвально, что ты думаешь над узнанным о пути Пророка и пытаешься искать похожее среди известного тебе. Пророк всегда считал, что без знания невозможно следовать Путем, а оно рождается только из сомнений и размышлений. Я думаю, будет хорошо, если ты продолжишь сравнивать ту веру, о которой ты нам рассказывала, с Путем и напишешь об этом. Как, кстати, она называется?
– Ислам, - ответила я, уже догадываясь о том, что мне светит.
Нуаль кивнул и улыбнулся.
– Мне тоже будет интересно узнать о ней больше и увидеть, в чем сходство с Путем, а где различия. Ты же сможешь сама сравнить постулаты ислама и нашей веры, их священную книгу, если она у них есть, - и Белую книгу Пророка?
– Да, наверное...
– уверена я, конечно, не была, но соскочить он мне не дал бы по-любому.
– Нет ничего важнее познания, - назидательно сказал Нуаль.
– Я хочу видеть твою работу к Короткой ночи.
– Я постараюсь, досточтимый.
А что мне остается? Постараюсь, конечно...
– Но несмотря на всю ее важность, тебе не стоит забывать о своих основных обязанностях и писать ее в ущерб им. Защита города от оборотней - куда более важный долг, - убежденно закончил он.
И я знала, что он понимает, что я понимаю его. Это поручение-приказ займет все мое личное время и увольнительные до самого солнцестояния. И я все равно могу не успеть.
К князю меня вызвали только на третий день после выходки на проповеди. Я слышала краем уха, что после посещения арестованного герцога да Фаллэ князь ошибся в каком-то сложном колдовстве и это не лучшим образом сказалось на состоянии его кабинета. Но, похоже, магия тут была ни при чем: мебель действительно заменили полностью, и облицовку камина тоже, а вот вмятина в одной из деревянных панелей кабинета была впечатляющей и говорящей. Я задумалась на пару секунд, что же князь мог такое в стену швырнуть, и пожалела, что не достопочтенного, это решило бы множество проблем. Как всегда, князь предложил чай и сааланские сладости к нему, но к долгой беседе он был не расположен, так что довольно скоро перешел к причине, по которой вызвал меня.
– Я слышал, ты разыграла досточтимого Нуаля во время проповеди, и он настолько впечатлился твоими познаниями, что теперь ты должна написать ему доклад, сравнивающий постулаты той религии, про которую ты говорила, ислама, кажется, и пути Пророка?
– Да, пресветлый князь, - я вздохнула. Он мне даже пирожное доесть не дал, а...
– Ты понимаешь, что твой текст ляжет на стол достопочтенному?
– он дождался кивка и продолжил.
– Если работа не будет соответствовать его высоким стандартам, тебя ждет порка плетьми за святотатство. Исходи из того, что он знаком с твоими постами и отталкиваться будет от них, схалявить не выйдет.
– На этих словах аппетит у меня окончательно пропал, а князь и не думал останавливаться.
– Работу сдашь мне пятнадцатого июня, я посмотрю, что ты написала. Увижу халтуру, выпорю сам. Все ясно?
– Да, - вздохнула я, незаметно покосившись на половинку пирожного.
– Ты думаешь, мне сейчас больше заняться нечем, кроме как вникать, что ты еще натворила?
– разнос еще не закончился.
– Других забот, по-твоему, у меня нет?
И тут до меня вдруг дошло, что он зол не на меня. Точнее, на меня, но потому что беспокоится обо мне. Так же как Сержант и ребята, а может, и больше. Ему правда не наплевать, после всего. Сейчас, когда герцог Псковский и Новгородский арестован за участие в ненадлежащих практиках и ритуалах, моя выходка была как никогда не ко времени и могла дорого обойтись не только мне. У меня было кольцо князя, меня считали его человеком. Но я была никем, даже не Охотником. И, значит, извиняться за меня перед Нуалем и хорошо если не перед достопочтенным, придется князю. Наверное, понимание как-то отразилось у меня на лице, потому что дожидаться ответа князь не стал и сказал уже спокойнее:
– Все вопросы по Белой книге, если они будут, задашь досточтимому Нуалю. Можешь идти.
С Алисой Дейвин почти столкнулся. Почти - на счастье для них обоих.
Все эти месяцы перед Дейвином было нечто омерзительное. Бывшая сестра по Искусству, недостойная Дара, подлый враг, бьющий исподтишка. И вот... Магом она быть перестала. Это было страшнее, чем если бы сайхи ее просто убили. Умирая, человек все равно остается собой. Но они отняли у нее сердце и душу - и выбросили за ненадобностью. Наблюдая безучастную куклу с ее лицом, он переживал сочувствие и ужас, когда поочередно, а когда и вместе. Но когда она ожила, Дейвин понял, что перед ним все та же несносная девка. Только теперь от нее невозможно было избавиться. Дейвин понимал, что она будет каждый день мозолить ему глаза и изводить Асану и князя своими выходками, - и ничего не мог с этим сделать. Ему было омерзительно в ней все. И то, что она наплодила безумных последователей, терзавших край и убивавших саалан. И то, что она посмела выжить после немыслимых мерзостей, сотворенных с ней ее сюзереном. И то, что она сперва заставила князя приказать пытать ее, а затем два месяца упиралась, не отдавая то, что и так уже проиграла. И тем более то, что она вынудила Дейвина после всего, что ему пришлось с ней сделать, еще и просить ее остаться в живых. А после возвращения швырнула ему в лицо смерть своих дружков, хотя сама, видимо, относилась к ним, как к скоту, приобретенному на убой, и вряд ли помнила их имена. И предложила ему побыть палачом еще раз, как будто уже случившегося было мало. А теперь эта тварь ходила по двору и коридорам замка, даже не пытаясь опустить взгляд. Она была омерзительна. Дейвин не представлял себе, как Асана терпит ее метку среди прочих. И очень сочувствовал князю, оказавшемуся связанным собственным словом, данным этой гадине. Но говорить с ним об этом прямо он даже не пытался, а принеся это Айдишу, получил неожиданно жесткую проповедь о том, что судит не человек, а Поток, и что любое из созданий любого из миров достойно уважения и любви, поскольку живо. Дейвин быстро понял, что напрасно открыл рот, и произнес все нужные слова сожалений, пока не получил сравнения еще и с работорговцами, оценивающими живых людей, как товар. Но это не помогло ему относиться к этой мерзавке хоть на каплю лучше. И, закончив доклад князю, он пошел выразить сочувствие виконтессе да Сиалан, предполагая, что если ей этот подарок приходится лицезреть чуть не ежедневно, то ей вряд ли лучше, чем ему.
У Асаны, однако, отношение к Медунице было почти благодушным. Виконтесса полагалась на сержанта ее подразделения, воина без имени, кажется, взятого ею из милости то ли с рабского рынка, то ли из долговой тюрьмы, и до встречи с Асаной покрывшего себя таким позором, что право на имя он должен был теперь заслужить заново. Он и старался. Асана почему-то была уверена, что его старательность сделает для Медуницы все необходимое и рано или поздно из нее может получиться вполне приличный солдат. Со слов ее сержанта, задатки у девушки были, и очень неплохие. У Асаны имелись свои причины негодовать и злиться, ей казались мерзкими совсем другие вещи. И Дейвин, придя ей посочувствовать, получил себе еще и это знание, не добавившее ему причин любить этот край и его жителей.
Оказывается, по правилам этого мира недостаточно того, что сюзерен поручил тебе чем-то заниматься и за что-то отвечать. По мнению местных, любой человек, которому попадут в руки деньги, станет думать не о пользе порученного ему дела и отнесется к нему не как к своему предприятию, а будет думать, как бы украсть, пусть даже выгодное дело при этом рухнет. Как правило, воровство подобного рода маскируется под наценку во время торговой сделки и закладывается в цену товара. Разумеется, цена при этом вовсе не гарантирует качества. А чтобы избежать необходимости кормить свое ворье, местные придумали особые закрытые торги. На них не идет речи о качестве товара, оно будет соответствовать минимальным стандартам, и только, зато на них можно закупить все необходимое по самой низкой цене. Конечно, такие торги надо закрывать. И следить, чтобы попасть на них могли не все продавцы, а только отобранные специальными чиновниками по странным критериям и требованиям. Уже одной этой новости было бы довольно, чтобы испортить настроение. Но те, кто рассказывал Асане эту гадость, не нашли ничего умнее, как тут же раскрыть ей схему. Ей часа два объясняли, как обойти препятствия и купить там, где она хочет, раз ей настолько уперлось качество, как делать торговое предложение купцам так, чтобы выиграл аукцион только нужный ей человек. Понять, зачем ей нужно воровать у князя и у себя самой ради того, чтобы местные поиграли в свою странную игру, которая все равно никак не помогает делу и портит торговую репутацию, Асана так и не смогла. Засмеялась она только один раз - когда говорила, что ей, кажется, попытались рассказать, как выгодно воровать из собственного кармана.