Купол над бедой
Шрифт:
– Я знаю, мам. Ничего, когда-нибудь определится. Хорошего дня тебе, пока.
Попрощавшись, он извинился перед коллегой по редакции журнала, принимая сочувствие, пожал плечами - "мама..." - и перевел разговор на рабочие темы.
Последствия теракта на Краснофлотском были страшными. Смертник подорвал грузовик, начиненный взрывчаткой, у казарм рядом с блокпостом. Именно там находились опергруппы, контролировавшие периметр. Сорок восемь человек погибло на месте, около сотни было ранено, большинство тяжело. Террорист явно знал, куда целиться. В выбранном им крыле находились в основном саалан, маги и гвардейцы. Димитри доложили о ЧП сразу: хотя час был поздний, он еще не ложился. Асана со своими магами ушла туда немедленно, но они все равно опоздали. Привлеченные чужими болью и страданием оборотни ушли в пригороды и рассеялись в жилых массивах и лесопарковых зонах. По оценкам ребят Асаны, речь шла о нескольких десятках тварей. С учетом их обычного поведения, можно было готовиться к появлению примерно сотни фавнов:
После заседания оперативного штаба из местных и саалан, Димитри задержал Дейвина.
– Я хочу знать, кто это. Поименно. Я тебя слишком хорошо знаю, чтобы не заметить, что ты на совещании не сказал и четверти своих соображений.
Граф откинулся в кресле и сплел пальцы.
– Похожие акции устраивают промосковские группировки. Но им нравится чужой страх, так что обычно они подписываются, это хорошо для бизнеса и отчета. Сейчас прошли уже ночь и полдня, а на их ресурсах ликование диванных боевиков и полное молчание лидеров. Возможно, это новые люди, решившие начать свою политическую карьеру с громкой заявки и кормящиеся из той же руки.
– Эта, рыжая?
– отрывисто спросил князь.
Да Айгит неопределенно повел плечом.
– Только если решила повысить ставки. С москвичами она конкурирует на другом поле.
– Когда будет имя автора?
– спросил Димитри.
– Сроки мне кажутся сомнительными.
Граф кивнул, подтверждая подозрения сюзерена.
– Литейный попытается отчитаться перед нами задержанием групп, обнаруженных до теракта. Их держат под колпаком специально на эти случаи. Горожанам полезно видеть, как берегут их покой. Дальше будет тихо. Установят личность смертника, определят круг его контактов, и тогда мы узнаем, кто посадил его за руль и набил грузовик взрывчаткой.
– Сколько времени это займет, Дейвин?
– Мой князь, реально - около двух суток, официально - дней пять.
– Хорошо, - кивнул Димитри.
– Продолжим разговор, после того как я вернусь из Московии. Я не могу отменить поездку, какой бы траур у нас ни был.
– Мне это не нравится, мой князь, - признался Дейвин.
– Тебе не стоило бы ехать. Но... свободного пути тебе.
Тайна молчания лидеров промосковских группировок открылась спустя сутки, когда Димитри вылетел в Москву. Самолет наместника взорвался где-то в Новгородской области. Скрины с Flу-radar с доказательствами были в сети уже через десять минут. И москвичи сразу же заявили, что сумели уничтожить диктатора. Впрочем, порадоваться досыта у них не вышло. Очень злой имперский наместник через два часа прибыл на пресс-конференцию в Москве. С экрана он приносил извинения в камеру за то, что вопреки всем договоренностям был вынужден воспользоваться технологиями пришельцев, чтобы вовремя оказаться в этом зале, представлял прессе напуганных, но живых бортпроводников и приносил соболезнования семьям погибших пилотов, их он вытащить своими методами не успел. Террористы-неудачники вместо получения неувядаемой славы стали мировым посмешищем.
По возвращении из Москвы Димитри успел переговорить с графом да Айгитом до получения докладов от местных спецслужб и совещания с администрацией города.
– Что по Краснофлотскому? Кто организатор?
– Алиса Медуница, известная как Лиска Рыжий хвост. Не сама и через третьи руки, но организатор и заказчик точно она.
– Она взяла на себя ответственность?
– Нет. Издевается над москвичами, и не больше.
– Странно, на местных террористов это не похоже. Что у нас вообще есть на эту дрянь? Из какой она семьи?
– На удивление мало. До "манифеста" она вела забавную жизнь. Родилась в девяносто пятом году, родители местные, эмигрировали после объявления протектората куда-то в Южную Америку. Училась в школе, как они все, а вот высшую школу не закончила, это редкость. Начав жить со своим любовником до того, как получила паспорт, в тот же год завела блог, в котором делилась впечатлениями от путешествий. По миру Алиса правда ездила много, и по очень странным для юной девушки местам. На какие средства она путешествовала, выяснить не удалось. Коллеги пытались говорить с людьми, знавшими ее до объявления протектората, но ничего конкретного узнать не вышло - да, вроде была такая рыжая девочка, но обстоятельств знакомства не вспомнил никто из опрошенных. У коллег сложилось впечатление, что у Алисы было несколько разных кругов общения. И эти круги никак не пересекались. В две тысячи восьмом ее имя упоминается в сводках в числе местных ультранаци, но, похоже, позже они разошлись. Сейчас из того кружка допросить уже некого: они сами разобрались с собой и друг с другом. После аварии на ЛАЭС ее как подменили. Мои здешние коллеги утверждают, что в создание ее образа непримиримого борца с оккупацией кто-то вложил большие средства. Ей предложили, она взяла, и вот, - граф вздохнул, - имеем что имеем. На выбор в ее хозяева аналитики службы безопасности края предложили с десяток имен, и все это не те люди. Никто из списка не мог отследить ее контакты. Никому неизвестно, как она пересекает границу, на какие деньги путешествует. И даже живет ли она в Санкт-Петербурге или приезжает
– Похоже, мы сами вырастили этого монстра?
– спросил князь задумчиво.
– Да, мне тоже так кажется, - согласился да Айгит.
– Но возможно, эта Алиса и не имеет никакого отношения к той, что жила в крае до аварии. В сети есть фотографии ее авторства, сделанные еще до объявления протектората, но на них нет ее самой. Идентичность авторства текстов тоже сомнительна. Может быть, это внешний враг в личине местной девочки. Мои коллеги не исключают такой возможности.
Совещание с местными безопасниками прошло нервно. Димитри не считал выводок Алисы достойными врагами и сомневался, что так можно было назвать промосковские группы. Его отношение разделяли и местные, но предлагали они все равно странное и невозможное в Саалан. Они хотели от наместника разрешения не на аресты известных им террористов, а на полное уничтожение боевиков вместе с их именем и посмертной судьбой. И даже их смерть они описывали не как убийство. "Ликвидация" - вот как они это называли, словно речь шла о предметах, а не живых людях. Они бы и про теракты ничего не сообщали, но сеть и без них взрывалась фотографиями и видео с места событий. Впрочем, местные безопасники имели дело с саалан не первый год, так что довольно быстро стали говорить с наместником на языке цифр. По обычаям саалан, убийца или его семья были должны семье убитого возмещение за его смерть, причем оно далеко не всегда выкупало жизнь преступника. Но дома виновниками происшествий с массовыми жертвами могли оказаться только маги, и, значит, убытки и чужое горе удалось бы оплатить. Здесь с самого террориста брать обычно оказывалось нечего, его семья искренне считала, что ничего не должна за то, что вырастила убийцу. В далекой южной стране Нового мира был обычай разрушать дом, где жил решивший убить своей смертью других. И этому разумному народу вечно пеняли соседи за плохое обращение с ни в чем не повинными людьми. Из сказанного получалось, что задержание террористов и их пособников принесло бы наместнику только очередные потери: содержание в тюрьме, публичный суд, после которого подлые убийцы могли превратиться в героев, как случалось в истории страны, частью которой край был до присоединения к империи, а после - все равно казнь. Увидев интерес князя к событиям полуторавековой давности, местные оживились и пообещали прислать материалы, но судьба террористов сегодняшнего дня их занимала больше, чем бомбисты прошлого.
Выслушав всех, князь сказал:
– Да, разумно будет убивать их при задержании. Но только тех, чьи преступления или намерения достаточно доказаны и могут быть подтверждены перед судом, если их родня решит оспорить законность смерти.
– Уничтожать, - поправил наместника седоусый офицер, - как бешеных зверей. Убивают людей.
Дальше обсуждение пошло бодрее: местные не сомневались, что получат согласие наместника, и пришли с готовыми процедурами принятия решений о ликвидации. Оставался вопрос Алисы и ее выводка.
– Князь, - после паузы сказал Дейвин.
– Мы их сгребем в их летнем лагере, всех. В том числе эту мразь. В лагере она появится точно, как и в предыдущие годы. И, - он зло улыбнулся, - будет уничтожена достаточно впечатляюще.
– Хорошо. А вы, - князь кивнул безопасникам, - тогда займитесь москвичами.
На том и порешили.
Лето вступило в свои права, и у Димитри появилась насущная необходимость заняться мелкими, но важными задачами: приближался официальный имперский праздник середины лета, и если первые три года можно было списать пренебрежение торжествами на аврал и перегруженность, то теперь, несмотря на траур, хотя бы официальную часть праздника нужно было провести - ради спокойствия гвардейцев и дворян. И конечно, дипломатический прием был обязательной частью программы. А консультант по стилю во время очередной встречи сказал Димитри еще порцию гадостей. Князь слушал терпеливо, потому что пока этот парень ухитрился ни разу не перейти границы, хотя говорил о вещах, впрямую касающихся очень личных областей жизни. В этот раз речь пошла о совсем интимных темах. Ряд предметов гардероба князь отказался выбрасывать, просто потому что очень привык к ним и любил их.
Евгений, услышав этот довод, посмотрел на него печально и сочувственно.
– Димитри, я тебя очень прошу, никогда и никому больше этого не говори. Будет у тебя потом собственный стилист или нет, но никакой обслуживающий персонал из этого мира не должен знать, что у тебя есть любимые обиходные вещи. Других историков моды, согласных заниматься подбором личного гардероба клиенту, ты не найдешь, а действующие стилисты не читают мемуары и не помнят о временах, когда у дворян были любимые предметы одежды и быта. И нормальный стилист предложит тебе обсудить это с твоим психологом. Ведь любимый предмет одежды - это память о том тебе, которым ты уже не являешься и которого нельзя показывать посторонним людям. Особенно у нас.