Купол над бедой

Аусиньш Эгерт

Наступающий день с точки зрения виконтессы да Сиалан не обещал проблем, только сложности. Планировалось много передвижений и контактов с местными. А расслабляться, общаясь с жителями края, было себе дороже: острые вопросы и неприятные сюрпризы следовали один за другим, стоило только слегка отвлечься. Князь потребовал присутствия ее и Дейвина в намеченной поездке по границе зоны отчуждения: следовало проверить качество укреплений границ населенных пунктов и дать рекомендации по обеспечению безопасности. Осень уже началась, но до спада активности фауны было еще месяца полтора по самым оптимистичным прогнозам.

Наместник с заместителями и сопровождающими

успел только выйти из здания Адмиралтейства, миновать фонтан и подойти к скульптуре, изображавшей путника и очень странного квама-переростка, да еще обменяться по пути несколькими шутками друг с другом и с людьми из команды да Онгая. На этом все планы полетели к старым богам под хохот этих самых богов. Асана успела заметить краем глаза какой-то странный радужный комок, слетающий из кроны дерева прямо к князю... или к Дейвину... или нет, все-таки к князю, - и понять, что выбросить щит или поймать эту дрянь она уже не успевает. Еще она успела почувствовать сильное недовольство местной охраной, раскрыв рты смотрящей на этот комок, как на что-то совершенно безобидное. А потом грянуло так, что с ближайших деревьев посыпались листья.

Через бесконечную, длиной в вечность, минуту Дейвин протер лицо от щепок и мусора и обернулся к князю. Асана тряхнула головой, прогоняя звон из уха. Димитри стоял там, где взрыв застал его, правой рукой опираясь на подбежавшего охранника из звена запаса. Левая рука князя висела плетью. Охрана занималась ранеными товарищами. Граф да Онгай стоял с платком у лица и пытался унять кровь из носа.

Подойдя к князю, Асана спросила:

– Ты обратно дойдешь, или тебе помочь?

Димитри рассеянно улыбнулся ей и ответил несколько невпопад:

– Изумительные ощущения. Я бы сказал, что это любовь, но не буду обманываться.

Только после этого он посмотрел наконец в лицо ждавшей ответа Асане и ответил:

– Конечно, дойду. Много чести ей будет видеть обратное.

Развернулся, опираясь на охранника, и действительно сам пошел в здание и дошел до кабинета. Только там он позволил себе слабость - придерживаясь правой рукой за диван, сначала осторожно сел, потом лег. Прибывший мигом медик из местных посмотрел на рану и присвистнул: из дыры площадью с кулак и глубиной сантиметра три выглядывали несколько металлических фрагментов, в рану попала ткань рубашки, мышцы и сухожилия выглядели грустно.

– Ну что, вызываем транспорт, едем в больницу? Нужно обезболивать, чистить и шить.

– Нет, - уверенно ответил бледный от боли и гнева князь.
– Вы сделаете все необходимое здесь.

– Но стерильность, инструменты...
– растерялся врач.

– Ну так попросите доставить, пока тут все готовят. Да шевелитесь же, черт возьми! Или вам будут ассистировать репортеры с Фонтанки, а это в мои планы не входит.

Врач пожал плечами и начал звонить по телефону в больницу. Дейвин остался с Димитри в Адмиралтействе, а Асана поехала с инспекцией одна, злая, как целый осиный рой, и натыкала местных в каждую промашку и недоделку. Думала она только об одном: встретив ту "ее", о которой упоминал князь, за такую "любовь" к ее наставнику и другу, она, пожалуй, выразит горячую благодарность. В местном стиле.

Я так и не знала, удалось ли мне вчера достать наместника, или вся подготовка была зря. Второй раз этим способом к нему подобраться не выйдет. С одной стороны, вчера он отменил все. С другой - на сайте администрации тишина, обычные отчеты о ничем не примечательном дне. Ушла я вчера до того, как квартал оцепили: по Вознесенскому, обогнув Исаакиевский собор, улочками у Главпочтамта к набережной Адмиралтейского канала, еще чуть-чуть дворами - и я дома.

Зайдя утром

в пекарню на площади Труда, я купила конвертик с ветчиной и большой кофе. Планов не было никаких. Только я села за столик, думая позавтракать, как увидела у стойки Виталика. Он спрашивал, с чем сегодня пончики. И тут я поняла, что мне надо в Новгород. Забрав свой стакан, я подошла к нему и сказала:

– Привет. До Шушар не довезешь?

Он резко обернулся, и я впервые в жизни увидела, как человек превращается в анимешного персонажа с большими круглыми глазами.

– Что, мне черные волосы не идут? Ну извини, дома только эта краска была.

– Допивай, - он кивнул на стакан в моей руке, - и поехали.

На обратном пути Виталик остановился на заправке и написал в мессенджере ровно две фразы: "Жива твоя проблема. Автостопом до Новгорода отправилась".

Первым чувством Полины после встречи с этими новостями была радость. Она состояла из теплой легкости в теле и двух слов - "ффух, жива". Потом были мысли. Неприятные. Много. О самой ее реакции, значащей, что все очень всерьез, и уже не вчера. О том, что завтра может не стать любого из составляющих ее жизнь - Алисы, Димона, Юрки, Марины, Виталика. О том, что она, к своей досаде, вряд ли будет первой, и ей еще предстоят потери. И о том, что если она не хочет терзаться виной за то, что выжила, и просыпаться по ночам с мыслью "а все ли я сделала, что могла, если я еще здесь?", то что-то пора менять. И еще о том, что она не успевает, фатально, катастрофически не успевает - и у нее не остается выбора.

Дейвин заехал к донору под самый конец новогодних праздников. Вечер был очень милый, но Женька чувствовал, что Дэн чем-то озабочен, и это что-то касается его. Пока не прямо, но касается. Они мило посидели в гостиной, пожарили стейки на кухне, там же обсудили что-то из истории одежды Нового мира, что-то из истории оружия саалан, сварили кофе - и Дейвин наконец решился.

– Женька... у нас не проблемы. Еще не проблемы, но могут быть сложности. За себя не беспокойся, по крайней мере пока, но я знаю, что у тебя есть знакомые, у которых могут быть знакомые...

Ревский чуть заметно поморщился.

– Дэн, давай сразу к сути. Я умный, я соображу.

– Хорошо, - согласился граф.
– Эти ваши... следопыты, разыскатели...

– Ты про археологию Второй мировой и предвоенных репрессий?
– уточнил Евгений.

– Да. Передай им, чтобы с этого лета брали на раскоп ваших священников.

– Дэн, ты охренел, - невежливо выразился Ревский.
– Не все из павших даже крещены.

– Неважно, - очень серьезно ответил граф.
– Главное, чтобы живые не пострадали.

– Даже так...
– Ревский качнул головой.
– Понятно. Спасибо.

Первый открытый конфликт мирного Сопротивления с властью произошел весной двадцать третьего года, когда город в основном оттаял и родители начали выпускать детей во дворы без присмотра. То есть с весьма формальным "присмотром": раз в четверть часа из окна. В принципе, по новым правилам патруль Святой стражи имел право забрать детей прямо с внутридворовых площадок, если взрослых при них не было. Но тут они явно перегнули палку. Этих детей патрульные видели не первый раз, поскольку именно в этот двор ребята в сером заходили прицельно раза четыре и даже пообщались с каждым из детей. Так что сааланцы знали, что при малышах есть две бабушки. И то, что одна из них ушла в дом на четверть часа по вполне естественной причине, а вторая начала отвечать на звонок, когда пришел патруль, не называлось "дети брошены": взрослые при них были. Тем не менее сааланцы вызвали подмогу, оттеснили бабушек, забрали детей и ушли.