Кураж. В родном городе. Рецепт убийства
Шрифт:
Я прошел на середину комнаты и взглянул на тело. Нож, отобранный мной у Солта, валялся на полу, раскрытый и окровавленный. Мертвыми, остановившимися глазами она смотрела на меня, и невольно я преклонил колени. Мой взгляд упал на ее руки, между пальцами которой вдруг увидел клок волос, который Керх выдернул у меня из головы. Я вытащил волосы из ее застывших пальцев. Пуговица от моего пиджака лежала на кушетке. Я сунул ее в карман. Керх давал мне предметный урок того, как фабрикуются ложные обвинения.
Я поднял нож и складывал его, когда чье-то испуганное восклицание заставило меня быстро обернуться. На пороге стояла женщина средних лет с выражением ужаса на лице. Я нечаянно нажал кнопку только что сложенного ножа и, не отдавая себе отчета в
Я выбрался из машины, и в эту же минуту из-за угла показался полный мужчина с намыленным лицом, в брюках и халате, с безопасной бритвой в руке, грузно бежавший ко мне. Я вытащил из кармана пистолет Гарланда и показал ему. Он остановился, тяжело дыша. Почти сейчас же появилась горничная с метлой и закричала:
— Не подходите к нему, мистер Терхен! Он убьет вас!
— Брось пистолет! — приказал Терхен хриплым, дрожащим голосом.
К горничной присоединилось еще несколько женщин, взволнованно и одновременно разговаривавших.
— Сейчас же вернись, Терри! — крикнула одна из женщин. — Разве ты не видишь, что он вооружен?
Для своего возраста Терхен, несомненно, был храбрым человеком. Не останавливаясь, он направился ко мне. Ни стрелять в него, ни вступать с ним в разговор я не мог и, повернувшись, побежал. Он последовал за мной, время от времени крича:
— Держите! Убийца!
Пробежав около квартала, я свернул за угол и пошел быстрым шагом, но, услышав вдали погоню, свернул в первые же ворота, прошел в глубину двора, перебрался через ограду и стал прислушиваться. Крики начали удаляться. К задней стене дома был прислонен велосипед. Я сел на него, выехал на улицу и после того, что мне показалось вечностью, оказался на бульваре Фентон, всего лишь в полуквартале от дома Флорэн Вэзер. Пытаясь успокоить себя рассуждениями о том, что велосипед — хороший камуфляж, я поехал, наклонив голову и осторожно оглядываясь. Конечно, я никакого понятия не имел, куда еду, но настроение у меня было улучшилось только для того, чтобы тут же снова испортиться. Навстречу шел все тот же самый мистер Терхен. Я еще ниже наклонил голову, но он, узнав меня, остановил проезжавшую мимо машину. Я стал изо всех сил нажимать на педали. Откуда-то донесся пронзительный рев сирены, а в двух кварталах передо мной на улице показался полицейский фургон. Проезжая мимо пресвитерианской церкви, я сошел с велосипеда и для того, чтобы замести следы, бросил его через забор, а сам забежал за церковь. Задний вход оказался закрытым, и я быстро направился к соседнему зданию, в котором находилась городская библиотека. По пожарной лестнице я добрался до открытого окна второго этажа и осмотрелся. Заставленная стеллажами с книгами комната показалась мне безлюдной. Со стороны церкви до меня донесся громкий стук в дверь, а затем ее принялись взламывать. Отдышавшись, я забрался через подоконник в комнату и закрыл за собой окно. За дверью я услыхал шарканье чьих-то ног и спрятался за книжную полку. Скрипнула дверь, и старческий голос произнес:
— Странно! Я открывал окно сегодня утром, а оно закрыто! — Старик прошаркал к окну. — Вот я тебя открою опять, и ты будь открытым, поняло? И без тебя дел у меня хватает.
— Эй, там! — донесся голос с улицы. — Мимо вас пробегал кто-нибудь?
— Нет, — ответил старик. — Никого я не видел. А кого вы ищите?
— Сбежавшего преступника.
— Убийцу? — переспросил старик, видимо, высовываясь в окно.
— Ты думаешь, я шучу, дед? Ты видел его или, может быть, слышал что-нибудь?
— Никого я не видел и не слышал.
— Ну, если увидишь, крикни нам. Мы будем искать по соседству.
— Конечно, конечно, инспектор! Слушаюсь, сэр! Только я буду молить бога, чтобы он тут не появлялся.
Старик пересек комнату, заскрипела дверь, и он, кряхтя, спустился по лестнице. Как только его шаги затихли, я вышел из своего укрытия и, боясь подойти к окнам, спустился по лестнице до первой площадки. Дверь с нее вела к главному входу в библиотеку. Я принялся обдумывать мои шансы на бегство, как вдруг на пороге главного входа появилась синяя форма полицейского.
На боковой двери, выходившей на лестничную площадку, я увидел надпись «Хранилище». Повернув ручку и обнаружив, что дверь не заперта, я вошел и, пройдя по темному коридору, попал в длинную низкую комнату, от пола до потолка заставленную полками с пожелтевшими от времени подшивками газет и книгами в рваных, истрепанных переплетах. У меня возникло дикое желание порыться в этих газетах, может быть, для того, чтобы найти там, например, отчет об убийстве отца, или о его свадьбе, или о последней вечеринке, устроенной им. Такое желание могло появиться только у человека, который совершенно не располагал временем, но одновременно ничего и не выигрывал, экономя его.
В дальнем простенке комнаты, между окнами, закрытыми зелеными шторами, стояло еще несколько полок с табличкой: «КНИГИ, ЗАПРЕЩЕННЫЕ ДЛЯ ВЫДАЧИ ЧИТАТЕЛЯМ». Некоторые названия бросились мне в глаза, а именно: «Гаргантюа и Пантагрюэль», «Воспитание чувств», «Иметь и не иметь», «Дикие пальмы». Таким образом, можно было не беспокоиться, что на достопочтенных горожан, поддерживавших Керха, может повлиять Рабле с его «развращенностью», или Флобер с его «аморальностью», или Хемингуэй с его «порочностью», или Фолкнер с его «упадочничеством».
По неосвещенной винтовой лестнице в углу я спустился на этаж ниже, и, очевидно, попал в основное хранилище библиотеки. Я спустился еще на один пролет и оказался в подвале с небольшими окошками под самым потолком. Едва я успел подойти к одному из них, как мимо промаршировали краги полицейского мотоциклиста. На меня это подействовало, как пощечина, и я отбежал к противоположной стене, увидел там незапертую дверь и выскочил в комнату, оказавшуюся туалетом, освещенным тусклой лампочкой. Над раковиной висело зеркало, и, взглянув в него, я не узнал себя. Грязный, с черной щетиной на лице, большим кровоподтеком на подбородке, с ввалившимися глазами под красными веками, я выглядел, как бродяга, пропьянствовавший ночь напролет.
Кое-как я причесался и умылся, а затем осторожно выглянул из двери. В соседнем помещении находился гардероб. Две-три шляпы и несколько пальто висели на вешалках. Я примерил все пальто, оставил себе одно более или менее подходящее и надел широкополую шляпу. Для большей маскировки я нацепил очки в роговой оправе, которые нашел на полке, и сунул под мышку толстую книгу в кожаном переплете. Очки оказались довольно сильными и резали глаза, но я все равно не снял их, так как надеялся, что они в какой-то степени изменят мой вид. Потом тем же путем, каким пришел сюда, я вышел на площадку парадной лестницы и, ссутулясь, подошел к главному входу, вежливо извинившись перед торчавшим там полицейским. С огромным трудом сдерживаясь, чтобы не броситься бежать, я спустился по каменным ступенькам. У тротуара стояла полицейская машина, в которой сидел инспектор в штатском, ведший разговор по радио, видимо, со своим начальством. Еще двое полицейских стояли в группе горожан возле церкви. Я пересек улицу и направился в противоположную от церкви сторону. Мне казалось, что единственный человек, за помощью к которому я могу обратиться, хотя даже не представлял, как он меня встретит, жил в «Домах Гарви», но добраться туда — в другой конец города — было не просто.