Курдский князь
Шрифт:
Мехмет воротился к Габибе и нашел ее посреди толпы женщин, которые осыпали ее вопросами и любезностями. Хотя привыкшая к вечной болтовне гаремов, Габиба, вероятно по своей болезненной слабости, с трудом переносила этот шум, и ее муж, заметив это, поспешил спросить ужин. Это открыло новое русло бурному потоку. Тут уж было не до разговоров. Все женщины кинулись в разные стороны, и вскоре воротились со складным столиком и большим подносом, с салфетками и скатертью, с деревянными ложками и оловянною посудою. Потом пошло кушанье: тут была и битая говядина, и душеная рыба, и кислое молоко, и кипяченые сливки, и мед, и варенье, и печеные плоды, и пироги, и овощи в масле, и катушки из овсяной муки, завернутые в виноградные листы, и говядина жареная и после еще вареная в своем соке, и наконец целый козленок, зажаренный в земляной печи, а в заключение огромный пилав,
3
Упомянув о козленке, жареном в подземной печи, я должна присовокупить к этому некоторые пояснения. Когда турецкий повар или повариха хочет изжарить большую часть мяса, то вот как они поступают: выкапывается в земле яма, и разводится в ней сильный огонь; потом отверстие ямы закладывается так, чтобы теплота не могла из нее выходить. Через час, или через два, когда все топливо сгорит, отверстие открывается, и в яму, на длинной палке, служащей вместо вертела, вносится мясо, назначаемое для жаренья. Затем снова закладывается отверстие ямы. — Сначала я думала, что мясо, приготовленное таким образом, должно страшно отзываться дымом, и в самом деле дым там бывает так густ, что когда наконец совсем откроется эта первобытная печь, ничего не видать кроме черных и зловонных облаков. Несмотря на то, однако, мясо, приготовленное таким образом, необыкновенно вкусно и мягко. Козленок иногда гарнируется рисом. В сельских пиршествах я иногда видала до двенадцати таких ям, из которых в каждой было от двадцати до пятидесяти штук жаркого. Каждый отец семейства приносит свою скотину и платит несколько лар хозяину ям, который их и топит своими дровами. Но, так как дрова ничего не стоят, затрачиваемый антрепренером на это предприятие капитал не велик, и почти все, что ни получит он, составляет для него чистый барыш.
Мехмет с беспокойством смотрел на Габибу, каждую минуту ожидая возвращения лихорадки. Но, было ли то следствие сильного моциона, или действие найденной Мехметом травы, только в тот вечер припадка не было. Хотя еще очень слабая, Габиба чувствовала себя хорошо. Сознание выздоровления скоро в ней стало так сильно и ясно, что ей стало жаль верного убежища, которое они покинули.
Ночь, последовавшая за этим утомительным днем, уже приближалась к концу, когда Мехмета, уснувшего у входа в комнату Габибы, разбудил легкий шум. Дверь скрипнула, и перед ним явилась Фатма, жена Эрджеба, бледная и дрожащая. «Эрджеб тебя предает, — сказала она. — Беги, Мехмет, и поручи мне свою жену».
— Ради Бога беги, — почти в то же время вскрикнула Габиба, проснувшаяся в одно время с Мехметом: — беги, обожди опасность, я останусь здесь, и когда ты захочешь, я явлюсь к тебе.
— Фатма, поручаю ее тебе, — сказал бей после некоторого колебания, и остановился в нерешимости перед Габибою, но он очнулся при голосе обеих женщин, умолявших его удалиться, и кинулся в сад, а оттуда в поле. Но где искать убежища? Он знал много удобных уголков в окрестностях. Но они также были известны Гассану, а может быть и Эрджебу. Обдумывая куда бежать, бей взобрался на пригорок, на котором расположена деревушка. Тут он вдруг вспомнил о некоем Османе, бедняке, которого он когда-то вырвал из рук у своих людей, собиравшихся его зарезать. «Тебе, могучий князь, не может понадобиться такой ничтожный человек, как я, — сказал ему тогда несчастный; — но если есть на свете люди слабые, к которым ты благоволишь, то я молю Аллаха, чтобы мне довелось послужить им».
Припомнив эти слова и зная жилище Османа, Мехмет не колебался долее. Он отправился в деревушку, без труда отыскал хижину своего друга и, пользуясь темнотою, без препятствий дошел до его ворот. Его ожидания сбылись: Осман с радостью принял его, и Мехмет в его бедной лачуге мог отдохнуть покойнее, чем под кровом богатого Гассан-аги.
Вскоре после бегства бея, толпа верховых прискакала к дому Гассан-аги. «Где Мехмет?» — крикнул начальник взвода. Габиба бросилась к нему навстречу с ответом: «Его здесь нет!»
«Надо позвать Гассана», — важно сказал офицер, и один из солдат бросился его отыскивать. Гассан тотчас явился; и его лицо, обыкновенно неподвижное, выражало странное соединение страха, удивления и радости. — Что я слышу? — сказал он Габибе, — твой муж оставил нас, ни с кем не простившись. Это нехорошо. — Потом, обращаясь к офицеру, он сказал ему с подобострастием:
— Это рассудит каймакан. Это не мое дело. Мне остается только доставить тебя и твоего сынка в руки каймакану.
Гассан, дрожа всем телом, принялся бормотать извинения. Но Эрджеб, до тех пор стоявший поодаль, выступил вперед и сказал, обращаясь к офицеру: «Я готов идти с вами, и отец мой пожалуй пойдет, если вы непременно хотите, чтобы несчастный, полуживой старик оставил дом и семью и явился в суд; но прежде мне нужно переговорить с вами кое о чем по тому самому делу, для которого я вас призвал сюда. Может быть, найду средство вознаградить вас за потерянное время. Пойдем в приемную отца».
Невольно повинуясь самоуверенному и несколько повелительному голосу молодого человека, офицер кивнул головой в знак согласия, учтиво поклонился женщинам, и вышел в сопровождении солдата, старика и его сына. В приемной Эрджеб преважно уселся на диван. «Не думайте, эффенди, — сказал он, — чтобы Мехмет совсем ускользнул из наших рук. Он не мог уйти далеко, и я знаю много скрытых уголков, куда он мог запрятаться. Я бы предложил вам тотчас отправиться отыскивать его по окрестностям, если б я не был убежден, что мы можем овладеть им и без этого, здесь, на месте, не теряя пороху. Выслушайте меня внимательно. Этот курд до безумия влюблен в свою жену, и она здесь осталась полубольная. Будьте уверены, что он скоро захочет с нею повидаться. Останьтесь скрытно в этом доме денек другой, а мы распустим слух, что болезнь Габибы усилилась. Будь я не я, если эта хитрость нам не удастся».
Офицеру понравилось это предложение; он спрятался с своими солдатами в потаенный чулан около приемной, где они принялись курить и пить вволю. Старик вздохнул свободнее, а Эрджеб отправился в гарем, чтобы освободить Фатму из заключения и распустить слух об отъезде солдат. Эрджеб не ошибся в расчетах. На другой день Мехмет чуть свет оставил хижину Османа и прокрался к тому дому, где боялся найти Габибу в жестоких страданиях. Бей без препятствий дошел до стены сада, перебрался через нее и подошел к слабо освещенному окну Габибы. Там он слегка ударил в ладоши, чтобы привлечь внимание молодой женщины. Это ему удалось, и у окна тотчас явилась бледная головка. «Беги, — сказала Габиба шепотом: — в доме солдаты; они тебя стерегут. Я здорова, но…»
Больше она не успела сказать. Из кухни Гассана и из калитки сада выскочило человек двенадцать. Прежде чем Мехмет успел подумать о защите, они окружили его, повалили и связали по рукам и по ногам. Все было кончено, даром пропали все труды, вся ловкость и мужество Мехмета, все его самоотвержение. Он снова был в плену; он знал, что его снова пошлют в Константинополь, но на этот раз под более сильною стражею, под присмотром людей более осторожных и смышленых, которые во все время дороги будут тщательно наблюдать за ним. Нужно более мужества, чтобы без ропота покориться такой судьбе, чем для борьбы с нею. Но Мехмет был тверд во всех случаях жизни. Убедившись, что нельзя идти против судьбы, он спокойно предался воле Божией, без гнева и без слабости.
Габиба ни минуты не колебалась. Ее место было подле несчастного. Напрасно Мехмет умолял ее остаться у Гассана, хотя бы только до совершенного выздоровления, и догнать его после, в Константинополе. Она знала, что в столице его жизнь будет в непрерывной опасности, и настояла на своем. На другой день поезд двинулся.
Прикрытие было сильное, были приняты все возможные предосторожности, и при соблюдении всех почестей, подобающих сану пленного, надзор не ослабевал ни на миг. Мехмет и не делал напрасных попыток, и через десять дней он прибыл с Габибой в столицу Оттоманской империи.
VIII
Для помещения Мехмета и его подруги был отведен особый дворец, множество невольниц было приготовлено для Габибы, и целый гарем ожидал бея, который не замедлил его распустить. Духовный глава курдского племени встретил их у входа: он известил Габибу, что поручение ее исполнено, и что она свободна. Правительство предлагало Мехмету вознаградить его за потерю невольницы деньгами или натурою. Но он с европейскою любезностью отвечал, что ничто не может утешить его в разлуке с Габибою, разве надежда, что она будет счастлива в кругу своего семейства. Все шло как нельзя лучше, и курдский шейх предложил Габибе отправиться в дом, где уже несколько дней ожидала ее особа, присланная за нею ее отцом; он прибавил, что консул приехал бы сам навстречу возлюбленной дочери, но что болезнь удержала его в Багдаде.