Курьер
Шрифт:
— Снимайте ботинки и идите, — сказала девушка.
— Я не проходимец! — крикнул я.
— Нахал! — взревел бас.
— Носки тоже снимать? — спросил я девушку.
— Носки можете оставить.
— Дайте тапочки…
— Нате…
Я последовал за ней и очутился в большой комнате. За массивным письменным столом, заваленным книгами, бумагами, сидел дородный, средних лет мужчина в просторном красном халате, накинутом поверх спортивного костюма. Лицо у него было волевое и суровое. Я догадался, что это и есть сам профессор Кузнецов.
— Кто это? — сказал он, уставя на меня полный недоумения взгляд.
— Курьер, — ответил я.
— Именно что курьер. Не граф Люксембург, не герцог де Гиз, а курьер! — завопил профессор. — По вашей милости, господин курьер, я потерял три часа драгоценного времени!
— Вот ваша рукопись, — сказал я спокойно, вынимая из папки стопку скрепленных бумаг.
— Катя, — обратился профессор к девушке, — проводи молодого человека до дверей.
Я покачал головой.
— Спасибо, я не тороплюсь. Я, знаете, с удовольствием выпил бы чашку чаю и слопал бутерброд с маслом и сыром.
При этих словах профессор чуть не задохнулся от возмущения. Он побагровел и так надулся, что казалось, сейчас полетит, как шар братьев Монгольфье. Каким-то чудом ему все же удалось остаться на земле.
— Я же говорила, что он сумасшедший, — сказала Катя, пожимая плечами.
— Что здесь сумасшедшего? — удивился я. — Я же не прошу у вас сто рублей взаймы. («И на том спасибо», — проворчал профессор). Человек голоден и просит стакан чаю и кусок хлеба. Что здесь такого?
Мой вопрос явно поставил их в тупик.
— Да, вообще-то… — промямлила Катя и вопросительно взглянула на отца, который уже совсем собрался улететь ввысь.
— Проводи молодого человека на кухню, — сказал профессор, сдержавшись. — И дай ему стакан чаю и бутерброд.
Мы с Катей пошли на кухню. Я сел за стол, накрытый клеенкой с видами столиц мира, а Катя зажгла плиту, наполнила чайник водой и поставила на огонь. После этого она села напротив меня. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я улыбнулся, но у Кати лицо оставалось суровым.
— Чего уставилась? — спросил я.
— У тебя действительно не в порядке с мозгами или прикидываешься? — сказала она.
— Да нет, мозги у меня в норме.
— А впечатление такое, что они у тебя совсем не варят…
Чайник вскипел и завизжал, как кошка, которой наступили на хвост. Катя сняла его с плиты, достала из шкафа маленький фарфоровый чайник, бросила в него две ложки чая и залила кипятком. Она вынула из холодильника масло, сыр и колбасу; поставила на стол хлеб и пачку печенья.
— Лимона нет? — поинтересовался я.
Катя вздохнула и полезла в холодильник за лимоном.
Я сделал себе большой бутерброд с маслом и сыром, а сверху еще положил изрядный кусок колбасы. Налил чай в блюдце и долго дул на него, чтобы остыл.
— Тебе в детстве не говорили, что чавкать неприлично? — сказала Катя.
— Говорили.
— А зачем чавкаешь?
— Хочется…
Катя рассмеялась.
— А ты ничего… — сказал я.
— В смысле?
— Ну знаешь, так у тебя все в порядке… и фигура… Ноги там…
— Это — в маму. У нее тоже ноги длинные.
— Интересно было бы посмотреть.
— Она попозже будет.
— Знаешь, — сказал я, — у нас в школе учительница физики была… Такая симпатичная… Знаешь, такая фигура и грудь… В общем, интересная женщина.
— Ну и что? — Катя была заинтригована. Она прикрыла дверь и подсела ко мне ближе.
— Да ничего. Один раз она нам фильм показывала… Понимаешь, такой учебный фильм про всякие физические явления. А я сидел один, на задней парте… Она села рядом и… В общем, света не было, а она рядом… Я так разволновался и потихоньку к ней придвинулся…
— А она? — спросила Катя шепотом.
— Она сидит, как будто ничего не происходит. Короче, я ее обнял потихоньку…
— А она?
Я сделал себе новый бутерброд и продолжал беспечно:
— Она ничего. Сидит — смотрит. Ну, потом, после урока, она говорит: «Мирошников, — это моя фамилия, — зайди ко мне после уроков».
— А ты?
— Ну, я и зашел… Она была в лаборантской. Знаешь, колбы там всякие и прочая дребедень… Она меня увидела, и грудь у нее вздымается, как волны на картине Айвазовского «Девятый вал». Я говорю: «Надежда Ивановна, я без ума от вас…» А она: «Мирошников, я — твоя…» И как бросится мне на шею! Ты понимаешь?
— А ты не врешь?
Я увидел, какое уважение засветилось в Катиных глазах.
— С какой стати я буду тебе врать?
— И что же потом было?
Я не предусмотрел возможности подобного вопроса и замялся.
— Да потом она в другую школу перешла, — уклончиво ответил я. — В общем, как-то все на том закончилось.
Катя мечтательно вздохнула.
— Да, — сказала она. — Я тоже была влюблена в одного учителя. Он у нас в десятом классе литературу и русский преподавал. Такой видный мужчина был… с усами…
— Ну и как ты?
— Да никак. Я один раз ему письмо написала, но он не ответил. Ты же понимаешь, я девушка, мне неудобно навязываться…
— Это конечно, — согласился я. Мы замолчали. Мой рассказ явно произвел на Катю неизгладимое впечатление.
— Ты вообще чем занимаешься? — спросил я.
— Учусь в МГУ, — ответила Катя. — На первом курсе.
— Понятно, — сказал я. — Я тоже мог бы сейчас учиться на первом курсе.
— И что же?
Я пожал плечами.
— Да не захотелось. Вступительные я сдал на «отлично», а потом забрал документы. Решил жизненного опыта подкопить, в армии послужить. А то все лезут в эти институты, как кроты в норы…