Курган. Дилогия
Шрифт:
– Так и есть! Прямо в глаз засадил! Эк, как вертится, стрелу вырвать хочет!
– Албаст? – догадался Милован. – И как ты его углядел, в этакой-то суматохе? Не до него ведь! Я как на эту змеюку глянул, так про упыря сразу забыл. Ну Прозор! – Милован от восторга не мог подобрать слова, лишь сильно хлопнул друга по плечу.
Прозор в ответ только ухмыльнулся. Что он мог сказать? Приобретенный в детстве дар видеть в кромешной тьме не впервые сослужил ему хорошую службу. А рыбака Веденю, превратившегося с упыря-албаста, он разглядел сразу. Тем более Прозор уже знал, что упырь может выглядеть как простая безвредная лужица. Только вот водица в этой луже весьма опасна. Спасибо Добромилу – подметил мальчишка, как албаст в воду превращается… Наблюдательный парень растет.
Албаста Прозор приметил еще до того, как они обстреляли змея. Упырь неподвижно стоял меж сосен, вперив взгляд на вершину башни. Явно видя там людей, он, возможно, обмозговывал – если, конечно упыри на это способны – как ему поступить, чтоб желанная добыча не ускользнула.
Прозор решил поступить внезапно, ни с кем не советуясь и не предупреждая. Не надо, чтобы албаст знал, что его видят. Неизвестно, какой у него слух и зрение. Может во тьме упырь видит стократ лучше самого Прозора? Или слышит все шорохи, как хищный зверь? Кто знает…
Прозор заранее стал расчищать путь к отступлению, и это уже принесло плоды. Теперь, как увидел Прозор, албаст вертясь, и безнадежно пытаясь вырвать засевшую в глазнице стрелу, убегал куда-то за башню. Сейчас ему не до добычи, и на какое-то время упырь перестал представлять опасность. Снаряженная серебром стрела если и не убила его сразу, то весьма ощутимо ранила. Воткнувшись в глазницу, она намертво застряла в голове, а из-под древка вместо крови вытекала дымящаяся жидкость. Вполне возможно, что серебро будет убивать его медленно, и все-таки убьет. Но об этом Прозор не знал, мог просто предполагать.
Надо этим воспользоваться и как можно скорее покинуть башню, которая, как уже стало ясно всем, превратилась в смертельную западню. Только взамен зверей в этой ловушке оказались они сами.
– Уходим, – твердо сказал Прозор. – Если бежать отсюда, то только сейчас, пока на болоте тихо и упырю не до нас.
Они быстро спустились. Прозор еще не оставлял надежды забрать с собой Велислава, тем более его друг ранен. Вон, все время руку к боку прижимает. Надо его потуже перетянуть, сломанное ребро вещь неприятная, но через две недели заживет.
– Велислав, может с нами?
Тот отрицательно мотнул головой. Зачем спрашивать? Все решено заранее. Велислав знал, что Прозор спросил это на всякий случай: ответ ему известен…
– Я вас выведу, с луком посторожу, да и ворота запереть надо.
Внизу их в нетерпении поджидали. Любомысл уже закончил в последний раз осматривать больных, Добромил стоял у прохода, а Борко сидел на скамье. На парне уже надета длинная кольчуга, а на плечи накинут дружинный плащ. Из-под плаща виднелась затянутая в лубки рука.
– Что ж, пока все спокойно уезжайте друзья, – сказал Велислав. – Наш Прозор умудрился упырю стрелу в глаз вогнать. Он сейчас по кустам мечется. Но когда в себя придет – если придет – неизвестно. Пока путь свободен.
Велислав озабоченно посмотрел на хворых дружинников и перевел взгляд на Любомысла, который собрав вещи Добромила, сейчас неспешно и основательно занимался своим хозяйством: забыть какую–нибудь мелкую но важную вещицу легко, а вот где ее в дороге взять?
– Что скажешь, мудрый старик.
– Они все живы, Велислав, – спокойно ответил Любомысл. – Только трое не дышат. Но я уловил – сердце у них бьется. Потрогай сам, они не коченеют. Это не смерть – это иное.
Любомысл закончил со сборами. Накинул плащ, перебросил через плечо свою неизменную суму. Указал Миловану на мешок, в который собрал остатки вечерней трапезы. Парень, взвалив его на плечо, пошел вниз, к лошадям. Следом спустились Борко, Прозор и Добромил.
– Давай с нами. А, Велислав? – чуть отстав, сказал Любомысл. – Сейчас ты им ничем не поможешь, а привезем твоего волхва, он и разберется.
В ответ Велислав крепко сжал плечо старика: – Нет, уезжайте быстрее, я справлюсь.
Внизу их ждали оседланные лошади. Они пофыркивали, тыкались людям в лица, пряли ушами. Особого беспокойства они не проявляли. Видимо призрачный змей лошадей не напугал.
– Мы на всякий случай еще пятерых запрягли. Поедем двуконь, – сказал Милован. – Так надежней.
– Что ж, парни, молодцы, – ответил Прозор, – так действительно лучше. Хоть мы и не в походе, но все же как на войне…
Милован и Прозор сняли запирающий ворота брус. Вскочили в седла. По молчаливому сговору все кроме Борко приготовил луки. Парень здоровой рукой держал меч. Велислав подошел к воротам.
– Отворяю…
Ворота медленно распахнулись. Пахнуло лесной ночной сыростью. Первыми осторожно выехали Прозор и Милован. Окрест башни стояла странная ватная тишина. Быстро оглядев росшие перед башней кусты, и не видя ничего опасного, Прозор махнул рукой – путь свободен!..
5 лесное озеро и его обитательницы
Этим же вечером, незадолго до того, как по вендским дружинникам ударил морок, на теплом песчаном берегу лесного озера вольготно расположились те, кто всегда скрыты от людского глаза. Или почти всегда: если эти девушки порой и показываются, то не всем, а избранным, тем, кто владеет ведовством, и только тогда, когда на то есть их своенравная прихоть. Простой же человек может увидеть загадочных чаровниц только случайно, и о таких встречах в народе ходят страшные или не совсем добрые сказки. На далеко выступающей в озеро песчаной косе нежились четыре русалки. Берегини – так их еще называют в Альтиде.
Последнюю неделю стояли погожие дни. После весенних дождей травы пошли в рост, а деревья осыпало робкой зеленью. И сегодня боги подарили миру чудесный день: теплый и радостный. Впервые после долгой холодной весны русалки грелись на солнышке весь день и большую часть вечера.
Постепенно зеркальная гладь озера стала тускнеть. Солнце на закатной стороне почти скрылось за мохнатыми вершинами сосен. Изумруд весенней листвы потихоньку гас. Быстро смеркалось. Наступала ночь. Над озером стояла необычная – не нарушаемая ни одним звуком – тишина. Только изредка легкий ветерок чуть шевелил вершины разлапистых елей и теребил первые нежные листочки деревьев.