Курмахама
Шрифт:
– Генка, ты?! – Запевалов был само радушие. И столь обширна и жизнерадостна была его улыбка, что Генка невольно ответил ему тем же. Только улыбка Генкина оказалась чуть косоватой – всё же школьные унижения от Запевалова, пусть и невольные, забыть он не мог.
– Ты откуда тут взялся? – Запевалов обнял Генку за плечи и мягко направил к окну. Там он уверенно расположился на подоконнике, вытащил пачку болгарских сигарет «Феникс», протянул её Генке, но Генка не курил и помотал головой отрицательно. Тогда Запевалов закурил сам. С помощью большой, блестящей словно орден, зажигалки.
– Я на практике, – промямлил Генка, ошарашенный неожиданной встречей.
– Ну и куда же тебя засунули? – заискрился улыбкой Запевалов. Голос его звучал сочувственно, будто они были лучшими друзьями.
– В испытательной лаборатории я, – нехотя произнёс Генка. Ему стало стыдно за своё безделье. И просто за то, что он не Запевалов.
– К Семёнычу? – хохотнул Запевалов, для повышения интимности интонации слегка понизив голос, и подмигнул Генке, словно намекая на нечто не совсем приличное.
– К Скворчагину, – сделал вид, что не понял намёк Генка. Хотя знал – Сковрчагина звали именно Александр Семёнович.
– Семёныч – нормальный мужик, так что всё будет нормалёк, – тон Запевалова приобрёл покровительственные интонации. Он выпустил изо рта колечко дыма, тонкое и изящное, словно драгоценный браслет, и снова положил руку на плечо Генки.
– И на сколько ты вливаешься в наш ударно-трудовой и, не побоюсь этого слова, авангардно-передовой коллектив? – поинтересовался он, приблизив своё лицо к Генкиному.
Генке очень захотелось сказать Запевалову что-нибудь мужественно-грубоватое, типа: «Что ты меня лапаешь как девушку? Ничего не перепутал?» Но он почувствовал – у Запевалова найдётся ответ похлеще и промолчал, мысленно коря себя за нерешительность.
– Что с тобой, онемел от нашего великолепия? Да, сантехника здесь на высоте, – по-своему отреагировал на Генкино молчание Запевалов.
– На два месяца, – наконец выдавил из себя Генка. А потом зачем-то добавил:
– А если понравится, то и распределюсь к вам.
Он уже не мог противиться бронебойной силе Запеваловского обаяния и банально сдался на милость победителя.
Друзья проговорили в туалете ещё долго. Запевалов всё расспрашивал Генку про его жизнь: женился ли он, с кем из класса видится, в каком институте учится и так далее.
– А я, мон шер, женился, – как бы между делом вставил он, демонстрируя Генке сверкающее золотом колечко на правом безымянном пальце, – скоро два года как, прикинь?
– На Таньке Гарькавенко? – вырвалось у Генки. И он сразу же пожалел, что спросил. Потому что Запевалов, после гроссмейстерской паузы, обвёл его расчётливо похолодевшим взглядом и, картинно, тщательно взвешивая каждое слово, отчеканил:
– Какая ещё Танька?! Это пройденный этап, издержки юности сопливой. И вообще – кто же женится на одноклассницах?! Как минимум это не модно, как максимум – глупо.
Генке захотелось провалиться под кафельный пол. С удовлетворением разглядывая отпечатанные на Генкином лице результаты своей тирады, Запевалов, смягчив тон, с улыбочкой проговорил:
– Жена сейчас с дочкой сидит.
– Да-да, – предвосхищая ещё не заданный Генкой вопрос, закивал он, чуть прикрывая усталые веки и собирая губы в печальную гримаску, – что поделать, я теперь залётный. Пилот большой авиации, так сказать. Летал-летал, и долетался!
Тут Запевалов чётко отрепетированным элегантным движением поднёс правое запястье с часами к глазам и присвистнул:
– У-у-у, мон шер ами, пора, пора. Если через минуту не появлюсь у себя, мой начальник меня на компост пустит. А если потороплюсь, то просто мозги компостировать начнёт. Задачка, а?
Он легко соскочил с подоконника и под локоток направил Генку к двери со словами:
– Пойдём, покажу, где меня искать. Теперь каждый день видеться сможем.
Запеваловский кабинет оказался в дальнем конце коридора на том же этаже, что и Генкин. Прежде чем войти внутрь, Запевалов взял с Генки слово, что на обед они отправятся вместе.
После встречи с школьным товарищем время уже не тащилось, а летело. Едва Генка собрался подняться со своего места, чтобы пойти на обед, как дверь в его лабораторию легко открылась, на пороге стоял Запевалов. От его появления будто свежий ветерок пробежал по всей комнате – часть лиц, преимущественно женских, заблистала улыбками, другие же, по большей части мужские, нахмурились. Те, кто сидели спиной к вошедшему, распрямили спины, кто-то уронил со стола какие-то листочки, и те зашуршали восторженным шёпотом. Хотя скорее всего шёпоток раздался из чьих-то женских уст. «А меня ведь, кажется, здесь вообще никто не заметил, когда я сегодня пришёл», – не без горечи отметил про себя Генка.
– Здрассьте, – немного нараспев изрёк Запевалов и сделал небольшой полупоклон, затем, не обращая внимание на ответные приветствия, подошёл к Генкиному столу и, со значением приглушив голос, сказал:
– Имею честь, сэр, пригласить вас на праздничный обед в вашу честь. И, прошу вас учесть, – почту это для себя за честь!
В коридоре их ждали – очень худенькая смазливая девица, влюблёнными глазами смотрящая только на Запевалова.
– Знакомьтесь, – церемонно объявил Запевалов, обращаясь к девице и Генке одновременно, – это мой добрый друг и настоящий джентльмен Геннадий. Геннадий призван в наше бюро на примерно-расчётный срок в два месяца. И может даже остаться на сверхсрочную, если получит тёплый приём. А это наша Лизонька!
Последнее слово Запевалов проговорил с такой карамельной интонацией, что Генке стало неловко. Зато сама Лизонька от Запеваловского мурлыкающего баритона буквально затрепетала от удовольствия. «Эх ты, лётчик! Понятно, в каких краях ты теперь летаешь!» – беззлобно подумал про себя Генка. Лизонька ему понравилась. Впрочем, шансов у него всё равно не было, Лизонька глядела только на Запевалова.
Обедать в этот день решили в местной столовке. Кормили здесь, по выражению Запевалова, «дёшево и сердито, а иногда и просто злобно».