Курмахама
Шрифт:
– Что всё это значит? – спросила Елена Павла, когда он притащился домой в одиннадцать вечера, будучи не в духе, как, впрочем, и всегда в эти дни, – Неужели завтра мне придётся идти на учёбу голой?
– Только твоих упрёков мне ещё не хватало! – с полтолчка завёлся Павел и даже перестал стягивать с себя брюки, застыв одной ногой в штанине, – Сам купил, сам забрал! Привыкла жить на всём готовеньком!
Правда, увидев слёзы, моментально наводнившие глаза разобиженной Елены, Розенблат быстро смягчился, одним элегантным движением стащил оставшуюся брючину, не глядя, отшвырнул джинсы на пол и, рухнув на диван рядом с женой, примирительно забормотал, пытаясь одновременно касаться губами Елениного бедра:
–
Елена отдёрнула ногу, но Розенблат не отпускал, пришлось вновь подчиниться, хотя в эту ночь секс с любимым мужчиной не принёс девушке ожидаемое удовлетворение. На душе Елены штормило, ей казалось, ещё чуть-чуть, и злые волны вдребезги разнесут утлый кораблик их семейного счастья.
Но ещё через два-три дня сияющий Розенблат по-королевски швырнул к ногам жены нераспечатанный пластиковый пакет с джинсами. А на следующее утро надел на пальчик Елены новое золотое колечко. И она опять успокоилась, отогнав предчувствие беды. На какое-то время жизнь вернулась в привычное русло. Судя по всему, Розенблат действительно сумел уладить свои дела. Теперь он опять каждый день исправно ходил в институт, стал заниматься дома. Заметив эти перемены, Ирина Львовна помягчела лицом и стала общаться с сыном в прежнем немного шутливом тоне. И тут Елену зазвала в свою комнату Бэлла.
С появлением в доме Елены Бэлла, будучи студенткой последнего курса того же института, где учился Павел, стала приходить в квартиру только ночевать. А иногда и вовсе проводила ночи «у подруг», чем весьма расстраивала мать. По этому поводу Ирина Львовна постоянно ворчала, укоряя дочь за неподобающее поведение. Впрочем, тревожилась она напрасно, рассудительная и не по голам зрелая Бэлла знала как себя вести, и никогда ни в какие истории не попадала.
– Слушай, подруга, – плотно притворив за Еленой дверь, с места в карьер взяла Бэлла, – ты вообще предохраняешься, а? Смотри, на Пашку в этом вопросе не надейся, у него никакой ответственности нет. А ребёнок вам сейчас совершенно не нужен, усекла? Могу тебе поспособствовать по-родственному. Вот импортные таблетки, сама их принимаю, так что не боись.
И Бэлла всучила Елене несколько упаковок с надписями на иностранном языке. Елена взяла лекарства и по привычке кожа на её лице приобрела оттенок запрещающего сигнала светофора. Она вечно испытывала жгучий стыд, когда дело касалось секса. Бэлла с любопытством наблюдала за смущённой невесткой, а потом, в привычной своей манере, немного нараспев, сказала:
– Лапуля, пора привыкать к взрослой жизни. И не дрейфь, помогу, если что! А теперь чапай в свою норку. И внимательно изучи инструкцию перед первым употреблением.
«Какая же замечательная у Павла сестра! – с восхищением думала Елена, рассматривая коробки с противозачаточными пилюлями, – Настоящий друг. Конечно, я понимаю, ребёнка нам заводить ещё рано. Но теперь всё точно будет в порядке».
Глава 16
Всё было «в порядке» где-то с месяц-полтора. Идиллия закончилась, когда однажды весной Павел не пришел домой ночевать. Елена ждала мужа дотемна, в одиночестве сидя в гостиной перед телевизором, пока не закончилась последняя программа. И только с появлением на светящемся экране сетки настройки, сопровождаемой надоедливым гудением, встала и нажала на кнопку выключения, экран погас, в комнате воцарились мрак и тишина. Елена с опаской подошла к окну и выглянула во двор. Там тоже было тихо и темно, лишь серебрилась лужица света, разлитая под одиноким фонарем метрах в пятидесяти от дома. Елена во все глаза уставилась на светлое пятно, отчаянно надеясь, вот сейчас там появится стройный силуэт Павла, спешащего домой,
С тяжёлым сердцем Елена отошла от окна. Она понимала, с мужем что-то случилось. Но что? И как ей узнать, где он? Пойти, постучать в комнату Ирины Львовны? Но та, наверное, уже спит. Бэлла, как всегда, ночует Бог знает где, значит, тоже не помощница в этом деле. Где же Павел? Ни вчера, ни сегодня он не обмолвился об отлучке. Что делать, Елена не знала, потому бухнулась обратно на диван в гостиной и погрузилась в долгое ожидание. Спать она просто не могла.
За окном уже забрезжил рассвет, а Елена так и продолжала сидеть на диване в ожидании мужа. Она слышала, как проснулась Ирина Львовна и начала собираться на работу: зажужжала в ванной феном, сварила кофе – по квартире пополз приятный аромат. Разговаривать со свекровью после бессонной ночи у Елены не было ни желания, ни сил, и девушка на цыпочках удалилась к себе, надеясь, что мать Павла не заметит отсутствие сына и не станет приставать с расспросами.
«Мало ли какие обстоятельства сложились, – принялась уговаривать себя Елена. Она неподвижно свернулась калачиком на холодном супружеском ложе, при этом сердце её колотилось словно бешеное, – наверное, Павел остался у ребят в общежитии, всю ночь готовил курсовую. Помню, он что-то такое мне говорил».
Конечно, ни о чём таком Павел даже не заикался. Просто Елене хотелось любыми способами уверить себя, что всё в порядке, даже с помощью явной лжи. К несчастью, тревога не проходила, несмотря на все уговоры. А когда хлопнула входная дверь, выпуская из дома Ирину Львовну, Елене стало совсем худо. От жалости к себе она тихо заскулила на одной ноте как маленький ребёнок: «И-и-и-и! И-и-и-и! И-и-и-и!»
В таком положении жену и нашёл вернувшийся, наконец, Павел. Выглядел Розенблат отвратительно – помятый, одежда в подозрительных пятнах, пахло от него чем-то кислым и неприятным.
– Где ты был? Я волнуюсь… – начала было Елена, но Розенблат так рявкнул на жену «Заткнись, дура!», что полностью отбил у неё всю охоту спрашивать.
Всё же, выпив кофе и позавтракав, Павел чуточку подобрел и поведал супруге –ночь он провёл в милиции. «В обезьяннике этом вонючем» добавил он, чем нисколько не добавил ясности – что такое «обезьянник» Елена тогда ещё не знала. Хотя Розенблат и рассказал жене о своих вчерашних похождениях почти всё, Елена мало что поняла из его слов – уж слишком непривычным оказались для неё слова «милицейская облава», «фарца», «протокол задержания» и прочие малопонятные термины, которыми то и дело сыпал Павел.
Чтобы отстирать дурно пахнущую одежду мужа и скрыть следы его ночного отсутствия в квартире, Елене пришлось пропустить учёбу и провести дома весь день. Не рискнув запустить стиральную машину в целях конспирации, она намыливала в тазу разящие несвежим брюки плакала от горя и бессилия, чувствуя скорые негативные перемены в своей судьбе. А Павел, приняв душ и переодевшись в чистое, сразу же куда-то ушел, опять оставив жену в беспокойном одиночестве.
Более-менее полная картина происшедшего сложилась у Елены только после появления в дома Бэллы, которая смогла растолковать девушке суть дела.
Оказывается, ещё со школы её возлюбленный Павел, имея в своём распоряжении дефицитные товары, купить которые в Серпске было трудно или невозможно, начал потихоньку приторговывать ими. Получая от этой торговли неплохие барыши. Люди, занимающиеся подобно рода делами, назывались фарцовщиками, а их промысел – фарцой. В Советском Союзе практически любая купля-продажа, несанкционированная государством, являлась уголовно-наказуемой, поэтому Ирина Львовна, узнав о проделках сыночка, строго-настрого приказала ему прекратить фарцевать, но Павел легко пропустил угрозы матери мимо ушей.