Курмахама
Шрифт:
Только теперь через день-другой оставленные украшения, обувь и даже одежда, если только Елена не уносила их с собой на учёбу, могли исчезнуть из дома так же неожиданно, как появились. На вопросы, куда они пропали, Павел предпочитал отмалчиваться, а если Елена долго не отставала, резко бросал жене «не твоё дело» или «разве тебе мало? И так как куколку тебя одеваю!». И Елена сразу прикусывала свой язычок. Потому что в её глазах муж был «добытчиком». А добытчику всегда виднее, как распоряжаться вещами и финансами. Тем более, сама она деньги в дом не приносила, но при этом одевалась словно королева, все подружки по училищу завидовали.
Кстати
Да и её родители, в гости к которым девушка периодически заглядывала, интересовались успехами дочери в учебе. Так как они старательно игнорировали любые попытки Елены посвятить их в подробности её семейной жизни с Павлом, тема учёбы была единственным связующим мостиком, и Елена ни за что не желала её потерять.
Однажды Елена проснулась ночью, потому что захотела в туалет, и не нашла мужа рядом. Это было непривычно, ещё ни разу после замужества она не оставалась в постели одна. Елена осторожно выглянула в коридор и увидела свет, пробивающийся из кухни, дверь в которую была плотно закрыта. Сколько себя помнила, она ни разу не видела эту дверь закрытой, в лучшем случае – притворённой. Елена ощутила страх, смешанный с любопытством, закрытая дверь необъяснимо манила её. Она осторожно пробралась в туалет, сделала свои дела, а затем на цыпочках прокралась к кухонной двери и затаила дух, вслушиваясь в голоса, раздававшиеся из кухни. Елена быстро узнала тех, кому не спится в такое позднее время – за дверью говорили Павел и Ирина Львовна.
Похоже, двое на кухне были слишком заняты разговором, чтобы услышать тихие шаги в коридоре и понять, что их общение стало достоянием третьего. Судя по интонациям, мама распекала сына, который угрюмо бурчал какие-то невнятные оправдания.
– … главное, мне звонит Сергей Сергеевич и сообщает, мол, сынок ваш совсем институт не посещает. Сессию завалил фактически, только из уважения к вам ему тройбаны выставили. Но это в последний раз, – наступала Ирина Львовна, голос которой звучал очень грозно, подобно прокурорскому в суде над особо опасным преступником, – ты, что, в армию захотел? Два года коту под хвост? О чем ты вообще думаешь? В ПТУ собрался? Так ведь это ненадолго, весной заберут в армию и все! Или на моей шее всю жизнь думаешь сидеть, с Ленкой этой своей вместе?
– Когда это я на твоей шее сидел? – угрюмо процедил в ответ Павел.
– Да всю жизнь! – почти взвизгнула Ирина Львовна, но тут же снова понизила голос, видимо, опасалась привлечь внимание остальных обитателей дома, – Кто тебя вечно выручает? Кто кормит – и тебя, и твою жену?
Елене очень захотелось немедленно удрать от кухонной двери. Обратно, под спасительное одеяло, извечное прибежище от любых неприятностей, но усилием воли она заставила себя стоять и слушать. Первый раз в жизни Елена решила проявить свой характер,
– Я сам зарабатываю! – с вызовом выпалил Павел.
– Ах, сам? – в голосе Ирины Львовны зазвучал неприкрытый сарказм, – А кто моей машинке швейной, чехословацкой, ноги приделал? Бэлла что ли?
– Да куплю я тебе машинку, еще лучше, – после паузы глухо пробурчал Павел.
– Мне не надо лучше, мне надо мою! – с горечью всокликнула Ирина Львовна, – Как ты не понимаешь, я к ней привыкла, она настроена так, как мне надо. Это мой хлеб. Ты отнял у меня то, чем я зарабатываю на жизнь. И кормлю вас, кстати говоря!
– Да ладно, на жизнь она зарабатывает… – огрызнулся Павел, – Что я, не знаю что ли, ты к этой машине лет пять не подходила. У тебя на работе этих машинок штук десять, шей – не хочу.
Это стало его ошибкой. Ирина Львовна заговорила таким страшным тоном, что даже Елена за дверью вздрогнула и съёжилась:
– Ты что неужели не понимаешь, балбес великовозрастный, что каждая швейная машина на моей работе, это чье-то рабочее место? Заметь, не мое. И не твое дело, когда я последний раз сидела за машинкой. Это моя вещь и только моя. Я советую вернуть её как можно скорее. Слышишь? И не забудь про сессию.
– Да верну я, сказал же. И сессию сдам, не волнуйся. Там такие предметы остались… – виноватым тоном забормотал Розенблат.
Видно, и его пронял жуткий тон матери. И тут Елена испугалась ещё больше, потому что услышала ужасный звук – скрип отодвигаемого стула. Не помня себя, она опрометью бросилась в свою комнату, стараясь при этом всё же ступать на цыпочки. К её облегчению, кажется никто из говоривших на кухне, не понял, что их подслушали. Вскоре Розенблат бухнулся на диван рядом с нею.
– Почему ты не сказал мне, что у тебя проблемы в институте? – поинтересовалась у мужа Елена на следующее утро, когда они проснулись
Но к этому времени Павел уже пришёл в себя и применил испытанный надёжный метод – ловким движением он сграбастал жену в охапку, поцеловал и даже не поинтересовавшись, откуда ей всё известно, радостно заявил:
– Не бери в голову. У меня все под контролем. Иди ко мне!
– Но Ирина Львовна… – начала было Елена.
– Да не слушай ты мать, она паникёрша та ещё! – шире осклабился Павел, не оставляя попытки овладеть Еленой.
– А как же машинка швейная, я что-то не очень поняла. Что за история? – вырвавшись из цепких объятий, спросила у мужа Елена.
– Никакой истории, не парься, – лучезарно улыбнулся ей Павел и, похлопав рядом с собой, продолжил страстным шёпотом, – ну, иди сюда скорее!
И Елена, которой очень хотелось верить мужу, опять уступила. Но уже через два дня, проснувшись, не обнаружила на вешалке свои новенькие джинсы, подаренные Павлом. Кроме них отсутствовали серёжки с рубинами и колечко из тонкого белого золота, лежавшие обычно у зеркала. Спрашивать Павла, куда делись вещи, Елена не рискнула – муж и так выглядел в эти дни чернее антрацита ночью. Затем в течение одной недели пропали: дутая куртка элегантного аквамаринового цвета, предмет зависти всех девчонок училища, почти новые демисезонные сапоги на каблуке и еще кое-какие вещи, отсутствие которых Елена заметила не сразу. И тут она не выдержала.